сводит пронзительного взгляда с Барченко. Егор побелел, руки у него крупно дрожат. Татьяна намертво вцепилась в рукав Марка — тот не двигается, замер, словно соляной столб, только беззвучно шевелит губами, на лбу крупные капли пота. Елена, кажется, вообще никак не отреагировала, только кожа на лбу и щеках стала неестественно бледной, пергаментной, будто она враз постарела лет на десять. То же самое и с лицами остальных, одного только Кроули я разглядеть не мог — он прикрыл лицо ладонями, согнулся, плечи сотрясаются… от рыданий? Не слишком подобающее поведение для того, кто считался первым лицом европейского сатанизма всего двадцатого века.

В лаборатории не было ни одного окна, но звуки легко проникали сквозь тонкие дощатые стены. Они и навалились на нас, разом, вдруг, будто кто-то включил мощные динамики — оглушительная какофония из восторженных, испуганных воплей, заполошного, с явственными нотками паники, лая Алкаша, аплодисментов. И фоном ко всему этому — низкое, переходящее в инфразвук, шмелиное гудение, только каждый из издававших его шмелей был, наверное, размером с быка…

Барченко настежь распахнул сходную дверь и замер в проёме, отгораживая нас от дневного света — грузная фигура с расставленными ногами и раскинутыми в стороны руками.

— Получилось! — закричал он. — У нас всё получилось!

Где-то там, снаружи, заглушая все прочие голоса, победно гудели гигантские шмели.

Вслед за Марком и Татьяной я вышел из барака-лаборатории. Уж не знаю, нарочно ли Гоппиус распорядился поставить здание так, чтобы единственный выход смотрел точно на скалу с Порогом, или это получилось случайно, а только первое, что мы увидели — это огромный провал в каменной стене. По краям он был оконтурен чем-то багровым, а внутри плясали, свивались в спирали и снова рассыпались светящиеся ленты, составленные из мириад пульсирующих разноцветных точек. Именно они и издавали этот шмелиный гул — теперь он стал ещё громче, поглотив все прочие звуки, и пульсировал в висках, внутри черепа, отдаваясь даже в глазные яблоки.

…Инфразвук? А, плевать…

— Значит, он действительно существует?..

Елена наконец отпустила мою многострадальную ладонь. Сейчас она стояла рядом со мной, на крыльце — на лице не осталось и следа жутковатой пергаментности, бросившиеся в глаза в первые секунды после…

После чего? Что это, вообще, было? А, плевать… главное — у нас получилось!

…Чему ты радуешься, болван? Или забыл, что пять минут назад сказал Кроули? Так он был прав, если что — вот они, врата в Ад…

Я кивнул, не в силах издать ни звука. Во рту, в горле — вся пустыня Сахара, глаза немилосердно режет, словно и под веки сыпанули песочку.

А где остальные? Марк с Татьяной — вот они, остановились, отойдя от крыльца всего на несколько шагов. Егор-пирокинетик держится рядом с ними, и все трое не отрываясь, смотрят на пульсирующее на скале адское нечто.

Алкаш заходится в лае. Он прижался к ноге Татьяны, хвост не просто поджал — вытянулся вдоль живота. Да, пёс, ты прав: по сравнению с этой чертовщиной «чёрный старик Куйва» — не более, чем безобидное граффити. Могу представить, что сейчас творится у лопарей, наблюдающих всё это через озеро…

Барченко, пошатываясь, ковыляет вверх, к осыпи — собравшиеся перед бараком люди почтительно расступаются, давая ему дорогу. Нина идёт рядом и, кажется, держит учёного за руку. А где Гоппиус, неужели не пожелал даже выглянуть, полюбоваться на дело рук своих?

Я обернулся. Ну да, вон он, делает вид, что возится с приборами. Понимает, что ему, быть может, предстоит отправиться туда вслед за Барченко — и, похоже, не горит желанием. Что ж можно понять, у меня самого при виде этой штуки по спине пробегает холодок, и колени предательски слабеют…

Кроули стоит рядом с Гоппиусом и борется с желанием выглянуть наружу. А ведь насчёт адских врат он, похоже, ляпнул отнюдь не ради красного словца, и теперь вдруг осознал, что вот они, открылись — и он совсем рядом, в какой-то сотне шагов, и что будет дальше — не сможет теперь подсказать ни Книга Порога, ни его собственное оккультное учение «Телема».

Я встряхнулся — как собака, всем телом, сбрасывая с себя остатки наваждения. Марк и Татьяна уже пришли в себя, опомнились, и глядят на меня выжидающе.

— Ну, что застыли? — удивительно, но я сумел-таки заговорить. — Оружие к бою! На всё про всё у нас минуты три, пока Барченко не опомнился. Марк, Таня — бегом за Блюмкиным. Он, надо полагать, в медицинской палатке, здесь я его не видела. Елена, постой у дверей. И никого не пускай, хорошо?

Я ожидал язвительной реплики, но она только кивнула и достала из-за отворота кожанки (и когда это успела её надеть?) «Браунинг №1». Я последовал её примеру, выдернув свой пистолет из коробки, и шагнул внутрь, не забыв захлопнуть за собой дверь. Гоппиус обернулся — и увидел уставленное прямо в лицо ему дуло. Конечно, размерчик не тот, что у «Кольта 1911», но когда он смотрит прямо в физиономию, то диаметр его разрастается до габаритов железнодорожного тоннеля…

— Власть переменилась, Евгений Евгеньевич. — я позволил себе усмешку, надеюсь, в меру гадкую. — Сейчас вы отходите от аппаратуры, ни к чему не прикасаясь, и садитесь вон туда, в уголок, прямо на пол. Руки я вам, уж извините, свяжу, так нам обоим будет спокойнее.

Гоппиус пытался что-то сказать, но вместо этого издал какое-то сдавленное, жалобное мычание. Я быстро стянул ему запястья заранее припасённым куском провода.

— Теперь вы, мистер Кроули!

Я говорил по-русски, но чёрный маг всё понял. Он подошёл и послушно протянул руки.

— Теперь оба сидите очень-очень тихо — и тогда, если повезёт, доживёте до вечера.

Дверь распахнулась, в лабораторию вошла Татьяна. За ней в двух шагах шёл Блюмкин — Марк поддерживал его под локоть. Елена пропустила ивсех троих внутрь и последовала за ними. Последним в помещение прошмыгнул Алкаш — и тут же забился под стол, рыча оттуда на весь мир, ставший в одночасье таким пугающим и неуютным.

Я вытащил из-за стойки с приборами ещё одно лабораторное кресло — точную копию первого. Нашарил на полке жгуты проводов и принялся по одному подключать их к клеммам. Никаких штыковых разъёмов — приходится откручивать гайки, наматывать медные жилки, потом снова затягивать.

А минуты стремительно утекают. Сколько их ещё должно пройти, чтобы Барченко надоело любоваться на Гиперборейский Порог, и он вернулся в лабораторию? А ведь ещё есть пирокинетик Егор,