Шрифт:
Закладка:
Лихие визиты лейтенанта Ортона Уильямса к миссис Ли в Арлингтон были частью его безрассудного, хотя иногда и рыцарского поведения, которое вместе с его нескрываемыми южными симпатиями привело к его аресту и краткому содержанию под стражей на острове Губернаторов в Нью-Йорке. Как офицер, служивший в штабе генерала Скотта, он имел доступ к военным планам Скотта, которые, как опасались, он мог раскрыть генералу Ли. Будучи романтиком, "по слухам, он влюбился в дочь своего тюремщика". В июне его досрочно освободили при условии, что он согласится не выезжать на юг в течение месяца, после чего он быстро явился в Ричмонд, чтобы получить звание офицера Конфедерации, хотя Ли, который опасался неустойчивости Ортона, был осторожен и не включил его в свой личный штаб.
Несомненно, семья Ли была в долгу перед Ортоном Уильямсом за то, что он убедил Мэри сделать то, что не смог сделать ее муж. 8 мая Мэри Ли и Агнес покинули Арлингтон в карете Ли и отправились в десятимильное путешествие в Рэйвенсворт, дом ее овдовевшей тети Анны Фицхью, за которыми следовали повозки, перевозившие многие вещи семьи, включая пианино, и все, что они могли упаковать в виде запасов еды и вина. Как ни тяжело было Мэри покидать родной дом, но физические трудности оказались еще тяжелее. Ли не считал ее в безопасности даже в Равенсворте и призывал "удалиться подальше от места военных действий, которые могут ворваться к вам в любой момент". Он также опасался, что присутствие Мэри в Рэйвенсворте может "вызвать раздражение [федеральных властей] у кузины Анны", добавив: "Я действительно боюсь, что вы можете принести ей больше вреда, чем пользы", опасаясь, что федеральные войска могут наказать Анну за то, что она приютила члена семьи Ли. Как обычно, Мэри осталась при своем мнении и не стала слушать. 23 мая она узнала, что 13 000 федеральных войск заняли Арлингтон, разбив палатки на лужайках и вырубив деревья вокруг особняка на дрова. Ее старший сын, Кьюстис, уволившийся из армии США и ожидавший назначения офицером в армию Конфедерации, присоединился к ней и Агнес в Равенсворте, очевидно, раздражая мать своим невозмутимым спокойствием. Мать не могла понять такого отношения, и она написала яростное письмо генерал-майору Чарльзу В. Сэнфорду, нью-йоркскому юристу и бизнесмену, который сейчас командовал оккупационными силами ополчения на Арлингтон-Хайтс: "Мне и в голову не приходило, - писала она, - что меня могут заставить судиться за разрешение войти в мой собственный дом и что такое безобразие, как его военная оккупация без участия меня и моих детей, вообще может быть совершено. . . . Я умоляю вас с вежливостью, приличествующей любой женщине, в которой не может отказать ни один храбрый солдат, позволить моему старому кучеру, которому я посылаю это письмо, получить свою одежду, передать несколько писем моему управляющему относительно фермы и т. д., дать моему рыночному служащему пропуск, чтобы он мог уехать и вернуться из Вашингтона, как обычно, где живет его семья". Далее она долго требовала разрешения для своего садовника Эфраима также посетить Вашингтон, чтобы "моему мальчику Билли" прислали его одежду, а ее горничные Селина и Марселина прислали ей некоторые "мелкие вещи", которые она не забыла упаковать. Сэнфорд был достаточно благоразумен, чтобы передать это письмо своему начальнику на другом берегу Потомака в Вашингтоне, бригадному генералу Ирвину Макдауэллу, который, возможно, не случайно вскоре станет первым генералом Союза, потерпевшим крупное поражение в Первой битве при Булл-Ран (или Первом Манассасе, как ее называли на Юге). Макдауэлл быстро отступил перед возмущенным натиском Мэри Ли и капитулировал с джентльменской вежливостью по всем пунктам.
Любая мысль о том, что этот жест умиротворит миссис Ли, была ошибочной. Ее способность гневаться намного превышала уровень комфорта ее мужа. Хозяйка Арлингтона, зависящая от щедрости своих многочисленных родственников, постоянно напоминала себе о том, чего ее лишил Союз. Все дома отныне казались ей временными пристанищами в ожидании восстановления Арлингтона, которое не состоялось при ее жизни. Она отказывалась видеть в этом мучительном паломничестве, как мягко предложил ей Ли, выражение "Божьей воли", а тем более доказательство того, что "мы не были достаточно благодарны за счастье, которое было нам доступно [в Арлингтоне], и наш небесный Отец счел нужным лишить нас того, что он нам дал". Как ни глубока и искренна была евангельская религиозная вера Мэри Ли, все это не утешило ее, и она по-прежнему была убеждена, что ее небесный Отец хочет, чтобы она вернулась в Арлингтон, даже когда она отправилась в Шантильи, дом ее родственников Стюартов, затем в Истерн-Вью, дом ее родственников Рэндолфов, а оттуда в Кинлох, дом Эдварда Тернера - последнее по предложению Ли, поскольку он знал, что северо-восточная Виргиния вскоре станет местом ожесточенных боев. Теперь семья Ли была рассеяна: Кэстис и Руни служили офицерами в армии Конфедерации; их брат Роб скоро присоединится к ним в качестве рядового в артиллерии; сам Ли постоянно находился в разъездах из Ричмонда во все места, находящиеся под его командованием; Милдред была в школе, а остальные девочки переезжали из дома в дом, к неудовольствию отца. "Я бы хотел, чтобы все они были в каком-нибудь тихом и безопасном месте", - писал он, вместо того чтобы наслаждаться бесконечными семейными праздниками, но у него не было ни малейшего представления о том, где такое место можно найти. Ирония истории заключается в том, что человек, которому предстояло стать главной фигурой в руководстве южан в Гражданской войне, стал одной из первых ее жертв: его имущество было захвачено, он и его семья остались без крова, земля, на которую он потратил столько времени и сил, чтобы сделать ее плодородной, теперь бесплодна и пуста, большие деревья, которые, как он думал, будут давать ему тень в старости, вырублены врагами для их печей.
Ли также знал, что война не скоро закончится. Вскоре после прибытия в Ричмонд он сказал Мэри Ли, что война может "продлиться десять лет". Он не скрывал своей уверенности в том, что война будет долгой, ожесточенной, "братоубийственной",
