— Эй, Прохор! — продолжал надрываться я, пуская жеребца торжественной рысью. — Мы победили!!! Дядюшка будет до седьмого неба подпрыгивать от того, что его непутёвый племянник уделал всех и верну…

Вместо ответа мой денщик сорвал из-за спины ружьё и прицелился. Я с улыбкой обернулся — в кого это он? Вроде не в кого. Значит, в смысле… в меня?!

Какая-то неведомая сила в один момент опрокинула меня навзничь ровно в ту же секунду, как из ружейного ствола вырвался красный цветок… По сей день не ведаю как, но чудо произошло — пуля просвистела едва ли не на волосок от моей груди, жужжа, словно злобный свинцовый шмель!

— Ты че-э-э… чего, сдурел?! — неузнаваемо тонким голосом возопил я, медленно выпрямляясь в седле. Ошарашенный араб поддержал мой вопрос мелким, но частым киванием.

Вместо ответа Прохор убрал ружьё за спину, намотал поводья уводимых лошадей на ближайший сук и, сдвинув брови, взялся за длинную пику!

— Не понял… — переглянулись мы с конём.

— За мирный Кавказ, за сожжённые станицы, за друзей, погибших под вашими клинками, — чётко и выразительно пояснил честный казак, давая шпоры мерину. — Умри, пёс чеченский!

— Кто, кто, кто?! — начал было уточнять я, но арабский жеребец оказался умнее, развернувшись на одном заднем копыте и дав дёру не задумываясь!

Что ещё раз спасло мою никчёмную жизнь…

— Стоять, сучий сын! — надрывался сзади Прохор, изо всех сил нахлёстывая коня. — Стой и дерись как джигит! Не всё ж вам из засады стрелять, ты в честном бою казаку в глаза посмотри! Стой, кому говорят, шакал крювоносый!!!

— Он — псих, — попытался на скаку рассуждать я, не забывая оборачиваться (мало ли, вдруг он пику кинуть решит?). — Или выпил вчера, или у цыганского котла чего нанюхался, или… Тпру-у!!!

Я так резко остановил бедного коня, уздой заворачивая ему голову вверх, что чуть было не опрокинулся вместе с ним навзничь.

— Сдавайся, джигит!

— Сдаюсь! — И я влепил потерявшему бдительность Прохору прямой удар кулаком в висок.

Мой верный боевой товарищ, не ожидавший такой подлости, мешком рухнул с мерина. Не тратя времени на объяснения, я быстро связал его его же поясом, с трудом погрузил на седло и рысью сгонял за брошенными лошадьми. Собственно, что делать теперь, было непонятно.

Хотя, помнится, кто-то не так давно обещался помочь…

— Таки у вас есть вопросы?

И почему я даже не удивляюсь, как быстро это бесовское семя успевает подкатиться к нашему православному брату. Мы уселись с ним нос к носу на обочине дороги, кони пощипывали запылённую траву, в небе заливались жаворонки, справа и слева стрекотали кузнечики, а старый еврей-коробейник улыбался мне во весь щербатый рот. Вопросы были короткими, а ответы пространными, за что в принципе и надо бы сказать нечистому «спасибо», да их с такой благодарности только корёжит. Что лично мне… приятно! А если по существу, то…

— Шо вы так смотрите, Илюшенька? Я же предупреждал вас, что этот Птицерухов тот ещё гад, но кто же поверит чёрту в еврейском лапсердаке? Никто! А результат вот сразу налицо и даже на всю фигуру в целом. Ой вей, да ведь вы с трёх шагов — вылитый чеченец из кавказской сакли! Как ваша нянька вас же и не пристрелила?!

— Чудом успел пригнуться, — буркнул я, незаметно, как мне казалось, ощупывая собственное лицо. — Это ведь только цыганский морок, да? На деле я прежний.

— Истинно так, друг мой! И я весь готов вам посочувствовать, так как эта дрянь крепко держится, а шоб её снять, так оно потребует времени, которого нет… Причём совсем нет!

— В каком смысле… — начал было я и осёкся. Из-за рощицы мелькнули длинные пики и высокие донские папахи: похоже, мой заботливый дядюшка на всякий случай отправил вслед за мной казачий разъезд.

— И шо они увидят через две минуты? — как ни в чём не бывало продолжал изгаляться чёрт. — Злобного чеченца с оружием, кривыми зубами и зелёной повязкой на головном уборе. А рядом с ним вашего связанного Прохора, пятёрку цыганских лошадей и знаменитого араба, на котором уехал некий Илья Иловайский. Ой, что-то мне говорит, шо ход мыслей ваших однополчан будет очень несложно предугадать…

Ах ты, мать моя голубоглазая женщина! Да увидев такую картину, и я бы тоже вряд ли интересовался: «С какого ты аула, джигит, за солью спустился?», а рубил сплеча наотмашь и без разговоров…

— Ты обещал мне помочь!

— Шо? Я? Когда, где, на каких условиях? А долговая расписка есть или мы заключили устный договор как приличные люди? — попытался выкрутиться чёрт, но я крепко держал его за ухо.

— Перекрещу — не помилую!

— Ша! — мигом сдался коробейник, а всадники впереди удивлённо воззрились на нашу компанию. — Таки куда мне спрятать вежливого хорунжего со шпорами?

— В Оборотный город, — давно решил я. — Арка на входе снимет любые личины, а там на месте Хозяйка уж что-нибудь да посоветует…

— Лямур, тужур и в конфитюр, — не хуже моего денщика срифмовал старый еврей, сажая меня к себе на ладонь и скатывая в маленький шарик не больше дробинки. Невероятные ощущения, уж простите за недостаток подробностей и деталей, не до того было…

Просто всё происходившее находилось на такой немыслимой грани реального, что пытайся я ещё и осознать, как именно моё благородие запихивают в левую ноздрю чертячьего пятачка, так сбрендил бы ещё до того, как он выдул меня обратно. Причём уже через правую ноздрю! Помню лишь, как после двухсекундного перелёта, обомлев от ужаса и увеличиваясь прямо на лету, я всем телом рухнул на маленького беса-охранника, бдительно охраняющего очередную арку…

— Силы небесные, живой! — не сразу поверил я, лёжа спиной на мягком и лихорадочно проверяя чётность рук и ног. Вроде всё совпадало.

— Не то чтоб совсем… но живой, — ошибочно истолковав мою радость, подтвердил приплющенный бес где-то в области моей поясницы. — Слышь, Иловайский, у тя хоть на грош ломаный совесть есть? Развалился как на перине, а ить мы с тобой вроде не настолько близко знакомы для такого интимного возлежания…

— Ты мне понамекай тут, — не особо торопясь вставать, огрызнулся я. — Я с бесами совместно возлежать не стану!

— А чё ты щас со мной делаешь? — резонно выдохнул охранник.

Я задумался. Ну не объяснять же ему, что у меня дикий стресс из-за того, что попавшийся по дороге чёрт староеврейской наружности затолкал меня в одну ноздрю, а другой вытолкнул? В соплях не измазал,