— Как долго я спала?

— Семь часов.

— Что произошло?

Гаральд присел поближе, протянул ей пиалу с водой и немного остывший ужин из жареного мяса. Акме жадно выпила воды и принялась утолять зверский голод.

— Что ты помнишь? — тихо проговорил он.

— Я помню, как эти существа окружили меня на реке, — обратив взгляд в пустоту, прошептала она. — Помню свет Лорена, своё пламя. Я уничтожала их, а потом у меня разболелась голова так сильно, будто вот-вот собиралась разлететься на куски. Помню тьму, горы, мёртвые поля и голос… он звал меня… воссоединиться…

Акме прижала ладонь к горячему лбу и зажмурилась. Страшный голос самой Тьмы ужасающе резал её уши и голову глухими и чёрными речами. Она не знала, было ли это сном или видением, но всё было так реально…

— Какие горы?.. Какой голос?.. Тебе приснилось…

— Нет, — уверенно твердила девушка, не открывая глаз. — Он тянул меня вниз, он окружил меня… Он говорил мне об Атариатисе Рианоре…

Осознав, что может сказать больше, чем следует, Акме замолчала, посмотрела на Гаральда и почувствовала горький привкус вины. Помнила, как рвался он к ней, пока она стояла по колено в воде и безуспешно пыталась высечь из себя хоть искру колдовского пламени. Он вырвался из безопасного круга, где товарищи могли прикрыть его спину, и оказался один среди лютых зверей другого мира. Он едва не погиб из-за неё.

— Продолжай, — твёрдо проговорила она.

— Мы шли с севера и не увидели ни одного следа этих тварей, мы лишь чувствовали их присутствие, — во всём облике Гаральда читалось приглушённое изумление, негодование и нежелание верить в вероятность того, что они проглядели опасность. — Мы заметили лишь следы этих дикарей из Коцита…

— И как давно вы их увидели?

— Почти сразу же, как только вошли в лес. Мы не стали говорить вам, чтобы не встревожить. Их было много, они перемещались по разным тропам, но ходили давно. Есть несколько свежих следов, но то была немногочисленная группа. Теперь они здесь долго не появятся, тоже боятся этих тварей…

— Скажи мне: что было после того, как я потеряла сознание?

Гаральду явно не хотелось говорить об этом, но он произнёс:

— Лорен прижимал к твоему лбу ладонь. Она светилась белым светом. Ты сопротивлялась, но недолго. Лорен ещё несколько часов не отходил от тебя. Но когда мы нашли место для ночлега, чтобы отойти от реки подальше, он заснул сразу, как только его увели. Ты здорово напугала всех нас. Ты стоишь в реке и руками своими поднимаешь волны и землю. Одним взмахом стираешь в порошок, в пыль и пепел, демонов древнего мира.

— Я напугала вас и забрала у брата слишком много сил. Я опасна…

— Прекрати, — грубо бросил ей Гаральд. — Ты спасла всех нас. И Лорена в том числе. Сила твоя опасна лишь для тебя. Если бы я знал, как защитить тебя от своры этих тварей, от тебя самой!..

Акме медленно подняла на него грозные агатовые глаза, отражающие муку её души от жара голубого всепожирающего пламени. В них не было ни страха, ни отчаяния, лишь хорошо знакомое упрямство.

— Ты ведь знаешь, Гаральд, что и то и другое бесполезно, — спокойно сказала она, быстро принимая решения. — Ты защитишь меня от одного, двух, трёх чудовищ, но если они нападут десятками? Ни Лорен, ни я не справляемся с моим наследием. Если попытаешься ты, я могу ненароком покалечить тебя.

— Ты хочешь сказать, что я тебе тут не нужен?

В голосе Гаральда не было ни гнева, ни оскорблённой гордости, лишь разочарование — в ней или в своих силах, Акме не могла разобрать. Попыталась представить, что сделает сын герцога, если она солжёт и даст утвердительный ответ. Для его блага, для её покоя ему следовало бы вернуться в Карнеолас, но он никогда не сделает этого.

Между тем она знала, каково будет ей, если он покинет её. Она старалась, очень старалась перестать доверять ему. Но так и не научилась. Пусть Гаральд оставил её в Нелейском дворце месяц назад, но он успел вернуться к ней.

Она знала, что влюбилась в него, тихо и отчаянно, и знание далось ей со слезами обиды и терзаний ещё в Кеосе. Она со всей отчётливостью помнила и принимала возможность того, что в Кунабулу Гаральд был послан своим отцом и государем по своим делам; возможно, не по своей воле. Но в эту минуту её интересовало лишь то, что она могла попытаться обменять его к ней расположение на его же безопасность. Но тот же здравый смысл подсказывал: она потерпит поражение. Он был ей так нужен!..

Затянувшееся молчание Гаральд принял как положительный ответ.

— Не слишком ли много ты берёшь на себя, Акме? — холодно поинтересовался он, и лицо его почернело. — Полагаешь, Сила твоя делает тебя неуязвимой?

— Она делает уязвимыми тех, кого я пытаюсь защитить, — прошептала девушка, опустив глаза.

— Тебе не хочется втягивать других, но ты не всесильна, как бы тебе этого ни хотелось.

Она слышала гнев в его голосе и решила остановить поток слов, который мог в скором времени больно ударить.

— Более всего я не желаю втягивать тебя.

— Я не поверну назад, — ответил тот, тёмной скалой нависнув над её дрогнувшей волей и разомлевшим сердцем.

— Я должна уговорить тебя вернуться, — прошептала Акме, и брови Гаральда поползли вверх. — Пожалуйста, забери с собой принца и принцессу и возвращайся.

— Ты думаешь — я поехал, так как получил прямой приказ короля сопровождать принца?

Акме долго глядела ему в глаза, и сердце её млело от невероятных эмоций.

— Мне всё рано, по чьему приказу ты поехал, — ответила она. — Какая разница? Я так боюсь за тебя! Я так боюсь за всех вас!

— Неужели тебе будет легче без меня?

— Мне будет легче от осознания того, что ты в безопасности. Ты придаёшь мне сил. Едва ты появляешься, я забываю о трусости, слабости, уязвимости.

Гаральд улыбался тихо, завораживающе. Ласково разглядывал её лицо, ярко сверкая глазами.

— Уверен, ты поняла это не только что. Но ещё сегодня ты открыто, изо всех сил противилась нашей с тобой дружбе. Ты не из тех, кто бездумно следует велению сердца. Значит, то, что было ещё в Кеосе, — твоя ко мне неприязнь, строгость, отрешённость, — всего лишь притворство? Ребячество? Твое упрямство мучило нас обоих, а сейчас ты решилась открыться мне?

Понимающий, мягкий взгляд его, который мог потянуть её за собой куда угодно, окатил её жаром.

— Ребячество? — прошипела Акме, угрожающе зардевшись. — А у меня, по-твоему,