замечаю, что так, вероятно, мог бы выразиться капитан Ахав после 20 лет психотерапии. Сразу чувствуется, что киты не просто интересуют Шейна – он ими по-настоящему одержим. Все его мысли, все усилия направлены на то, чтобы следовать за ними всю оставшуюся жизнь. И очевидно, что ему не дает покоя отношение людей к этим животным – и прошлое, и то, которое есть сейчас. Будущее заметно тревожит Шейна, но он пока не представляет, как станут развиваться события.

Молчание затягивается. Похоже, Шейн высказал все, что хотел. Но тут он добавляет – медленно, с нажимом: «Нам необходимо… – пауза – найти способы… – пауза – сосуществовать. Каждый год киты умирают – прерываются сложные, насыщенные жизни. И никто даже не замечает! А для меня это горе, потому что я-то их знаю. Конечно, я не могу ожидать, что другие люди узнают их так же близко, как я. Я не могу ожидать, что кто-то еще будет проводить тысячи часов в компании с кашалотами. Но у меня есть обязательства перед ними: я должен сделать так, чтобы они стали важны. Я борюсь за то, чтобы люди стали проявлять участие к китам. Я уже потратил пятнадцать лет на то, чтобы понять, каково это – быть китом. И они помогли мне осознать, как стать лучшим человеком. А теперь я должен подумать: что я могу сделать для них? И это не дает мне покоя».

Размышляя о культуре, мы в первую очередь имеем в виду человеческую культуру, то есть нашу собственную. Мы думаем о компьютерах, самолетах, моде, спортивных командах, эстрадных звездах. Но на протяжении большей части человеческой истории ничего этого не существовало. Сотни тысяч лет ни в одной человеческой культуре не было орудий с движущимися деталями. И вплоть до XX века многие культуры собирателей, от тропических стран до Арктики, продолжали использовать орудия из камня, дерева или кости. И мы вроде как жалеем племена охотников-собирателей, застрявших в примитивной простоте, – но мы неправы. Они обладают широчайшими познаниями, им известны самые сокровенные тайны их земли и обитающих на ней существ. И они живут насыщенной жизнью, которая приносит им радость. Мы можем сказать это определенно, потому что, когда их привычному укладу что-то угрожает, они готовы до смерти сражаться за его сохранение. Как ни печально, но иногда именно так и происходит, когда последние представители первобытных племен становятся жертвами горнодобывающих или лесозаготовительных компаний или когда их земли захватывают под пастбища или плантации те, для кого деньги важнее человеческой жизни. Вот, возможно, самая яркая особенность нашей культуры. Мы застали последние времена этих племен – и в той или иной степени сами способствуем тому, чтобы их времена стали последними. В конце концов может оказаться, что наши представления о ценностях погубят нас самих.

Значение культурного разнообразия в пределах человечества долгое время недооценивали. Многие культуры были утрачены навсегда. Что уж говорить о культурах нечеловеческого мира – их важность не осознается до сих пор. Наши представления о них пребывают в самом зачаточном состоянии. Последние 30 лет или около того биоразнообразие, то есть разнообразие всех живых организмов на Земле, принято рассматривать на трех основных уровнях: внутривидовое генетическое разнообразие, межвидовое генетическое разнообразие и разнообразие сред обитания (травянистые сообщества, леса, пустыни, океаны и т. д.). Но в живом мире есть и четвертый уровень разнообразия, который только-только начинают признавать, – культурное разнообразие. Понятие культуры включает в себя знания и умения, которые могут передаваться от одной особи к другой и от одного поколения к другому. Это те вещи, которые усваиваются социальным путем. Особь получает их от других членов популяции. Такое знание основано не только на инстинктах. Оно не наследуется генетически. Культура – это то, чему можно научиться и что можно передать другим. Мы в наших представлениях о разнообразии жизни только начинаем понимать: знание, которому можно научиться и которым можно делиться с другими, тоже зачастую имеет ключевое значение для выживания.

Детенышу кашалота приходится учиться очень многому. Способность нырять на большую глубину приобретается только с годами. Молодняк учится, сопровождая матерей или других взрослых китов. Прежде чем начать пользоваться собственным сонаром, детеныши сначала подслушивают, черпая информацию из эха от сигналов взрослых членов своей семьи и постепенно усваивая, как можно обнаруживать, а потом преследовать добычу на слух. Есть и другие вопросы, ответы на которые они находят в процессе обучения. Где среди глубинных течений и подводных склонов выбрать лучшее место для охоты? Как кашалоты путешествуют и куда следует отправляться при смене времен года? Возможно, юным китам приходится полностью учиться этой премудрости. Возможно, что они, как и слоны, целиком полагаются на знания старейшей особи в стаде, выбирая, куда отправиться, когда пища оскудевает. Но как нам, людям, понять, какие формы поведения и навыки китов существуют лишь потому, что они научились им у других?

Отличить элемент культуры можно по тому, что им обладают не все. Например, едят все особи без исключения; следовательно, употребление пищи к культуре не относится. Но не все пользуются палочками для еды; значит, палочки – уже элемент культуры. Все шимпанзе лазят по деревьям; это не культурное приобретение. Некоторые популяции шимпанзе колют орехи, положив на один камень и колотя другим, но не все популяции, обитающие там, где есть орехи, пользуются таким способом. Это особенность культуры. Различия между группами в привычках, традициях, навыках использования орудий – вот что такое культура.

Когда в 2009 году Африку поразила сильнейшая засуха, погибли сотни слонов. Выживаемость оказалась намного выше в тех семьях, которыми управляли матриархи, достаточно старые, чтобы помнить, как их семьи выжили в прошлую суровую засуху, случившуюся более 20 лет назад, и которые сумели привести свои группы к уцелевшим водопоям. Из 58 слоновьих семей, населяющих национальный парк Амбосели в Кении, одна потеряла 20 членов, а семья «КА» – ни одного. Потому что в семье «КА» предводительствовали две огромные самки, Керри и Кира, которым на момент засухи исполнилось 40 и 39 лет соответственно.

«Достаточно старые, чтобы быть мудрыми», – сказала мне о них легендарная исследовательница слонов Синтия Мосс. Семья «КА» проводила много времени в северной части заповедника. «Не то чтобы там было намного лучше в смысле безопасности, – говорит Синтия. – Но все же, видимо, они поступали правильно, и я склонна приписать это знаниям и опыту двух старых слоних. На самом деле в период с две тысячи пятого по две тысячи девятнадцатый, то есть за четырнадцать лет, они потеряли всего одного детеныша. И это просто чудо».

Подобно кашалотам, слоны живут в семьях, где возраст и жизненный опыт имеют большое значение. Они учатся у старших, куда идти, если случается кризис. Не