Остановился более подробно на каждой группе нравственно-правовых критериев уголовно-процессуальной деятельности.

Первый подтип нравственно-правовых критериев уголовно-процессуальной деятельности – нравственные нормы, реализованные в праве и его форма – нравственные нормы, закрепленные в международных документах.

Разновидностью данной формы являются нравственные нормы, получившие признание и закрепление на международном уровне.

Среди действующих международно-правовых актов в сфере прав и свобод человека, имеющих непосредственное отношение к уголовному судопроизводству, участником которых является Россия, необходимо назвать Международный пакт о гражданских и политических правах, принятый Генеральной Ассамблеей ООН 16 декабря 1966 г.[60] на основе Всеобщей декларации прав человека от 1948 г.[61]; Декларацию о защите всех лиц от пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения или наказания, принятую Генеральной Ассамблеей ООН 9 декабря 1975 г.; Конвенцию против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания, принятую Генеральной Ассамблеей ООН 10 декабря 1984 г.[62]; Минимальные стандартные правила обращения с заключенными, принятые Конгрессом ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями в 1955 г. и одобренные резолюцией Экономического и Социального совета 18 мая 1957 г.; Кодекс поведения должностных лиц по поддержанию правопорядка, принятый Генеральной Ассамблеей ООН 17 декабря 1979 г.[63]; Декларацию основных принципов правосудия для жертв преступления или злоупотребления властью, принятую Генеральной Ассамблеей ООН 29 ноября 1985 г.[64]; Минимальные стандартные правила ООН, касающиеся отправления правосудия в отношении несовершеннолетних («Пекинские правила»), утвержденные Генеральной Ассамблеей ООН 10 декабря 1985 г. С учетом же вступления в Совет Европы и присоединения к его Уставу Россия также стала участником Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г.[65]

Данные, а также иные документы содержат нормы, закрепляющие примат справедливости, беспристрастности, совести и долга. Например, ст. 7 Всеобщей декларации прав человека устанавливает, что все люди равны перед законом и имеют право, без всякого различия, на равную защиту законом. Указанные и другие нормы содержатся в Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания. В ней предписывается, что каждое государство-участник обеспечивает, чтобы его компетентные органы проводили быстрое и беспристрастное расследование, когда имеются достаточные основания полагать, что пытка была применена на любой территории, находящейся под его юрисдикцией (ст. 12); предпринимаются меры для обеспечения защиты истца и свидетелей от любых форм плохого обращения и запугивания, в связи с его жалобой или любыми свидетельскими показаниями (ст. 13). Основные принципы, касающиеся роли юристов (1990 г.) предусматривают положение о том, что юристы при всех обстоятельствах сохраняют честь и достоинство, присущие их профессии, как ответственные сотрудники в области отправления правосудия (ст. 12). Эти нормы присутствуют в ст. 5 Мер, гарантирующих защиту тех, кто приговорен к смертной казни 1984 г., ст. 6, 8, 12, 16 Декларации основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотребления властью 1985 г. и в ряде других документов[66].

Согласно ч. 4 ст. 15 Конституции Российской Федерации общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры России являются составной частью ее правовой системы. В настоящее время нормы международно-правовых актов, предусматривающих основные права человека, в той или иной степени закреплены в Основном Законе страны и уголовно-процессуальном законодательстве. В частности, право на свободу и личную неприкосновенность, право не подвергаться пыткам, право на гуманное обращение и уважение достоинства, присущего человеческой личности, и т. п. (ст. 7, 9, 10 Международного пакта о гражданских и политических правах).

Однако не все нормы международного права о правах человека, затрагиваемых при производстве по уголовному делу, в настоящее время закреплены тем или иным способом в российском уголовно-процессуальном праве. Как поступать при коллизии между требованиями международного договора и закона государства? Подлежат ли непосредственному применению общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры?

И здесь во многом справедливым следует признать высказывание С. Л. Зивса о том, что проблема соотношения международного и внутригосударственного права «монополизирована наукой международного права»[67]. Вместе с тем в настоящее время вопросам применения международно-правовых положений в российской правовой системе уделяют определенное внимание и ученые процессуалисты.

Итак, необходимо отметить, что вышеуказанное конституционное положение открывает путь непосредственному применению положений международного права в сфере прав и свобод человека в различных областях внутригосударственной деятельности, в том числе при производстве по уголовным делам. Однако как сама возможность, так и условия такого применения являются предметом широкой дискуссии в юридической науке. Так, одни ученые являются категорическими противниками прямого действия международного права внутри страны[68], другие исходят из того, что регламентация внутренних отношений международно-правовыми нормами – достаточно частое явление, и не должно быть никаких принципиальных препятствий для прямого действия международных норм во внутригосударственной сфере[69]. При этом наиболее оптимальна позиция третьей группы ученых, полагающих, что включать международные нормы в число непосредственных регуляторов внутригосударственных отношений можно лишь в тех случаях, когда совпадает объект регулирования международного и национального права[70].

«Главный вопрос непосредственной применимости, – считает A. Коллер, – связан с тем, подходит ли норма договора для того, чтобы быть в распоряжении национального пользователя»[71]. И нормы международно-правовых актов, закрепляющие и обеспечивающие права и свободы человека, подходят для этого как нельзя лучше.

«Однако более предпочтительным, – правильно утверждает B. С. Шадрин, – представляется все же традиционный путь, когда норма международного права проходит стадию трансформации в национальное право, а затем обеспечивается национальными юридическими средствами, поскольку непосредственное применение судами и другими органами, ведущими процесс, норм международных договоров, представляет известную сложность»[72]. Кроме того, в России еще не сложились традиции непосредственного применения международных норм и, соответственно, степень осведомленности о них даже профессиональных юристов довольно ограничена[73].

В юридической науке высказываются различные мнения по вопросу о видах и способах трансформации. Так, Е. Т. Усенко исходит из существования двух видов трансформации: генеральной и специальной. Генеральная трансформация заключается в установлении государством в своем внутреннем праве общей нормы, придающей международно-правовым нормам силу внутригосударственного действия. Специальная трансформация заключается в придании государством конкретным нормам международного права силы внутригосударственного действия путем воспроизведения в законе текстуально, либо в виде положений, адаптированных к национальному праву, или путем законодательного выражения согласия на их применение, или иным способом[74].

Похожую позицию занимает С. В. Черниченко, различающий трансформацию автоматическую и не автоматическую, т. е. требующую принятия специального решения. Если законодательство государства предусматривает, что все международные договоры, в которых оно участвует, являются частью его внутреннего права, то нормы любого международного договора, как только он вступает для данного государства в силу, автоматически трансформируются. Если же законодательство требует для придания договору силы закона, это будет уже не автоматическая трансформация[75].

И. И. Лукашук