— Да уж я с ней говорил, толку никакого, — Трофим поднялся. — Живёт в частном доме на улице Матросской тишины, вместе с братом, инвалидом империалистической войны, тот совсем плох и никуда не выходит. Ещё жильцы у неё есть. Один, Василий Федякин, тот инженер на ламповом заводе, комсомолец и активист, я к ним в заводоуправление заходил, хвалят его, да и хлипкий больно человека убить. А другой, Травин Сергей, тот здоровяк, силач, я бы сказал, работает в гараже горкоммунхоза, что рядом с Каланчёвкой, и с Пахомовой дружит, по хозяйству ей помогает. Пахомова говорит, что интереса Травин к Пилявскому не проявлял, и знакомы они не были.

— Жильцы, значит? — Панов оживился, — с хозяйкой, говоришь, и силач? Вот что, братец, а давай-ка ты этого Травина, и племянницу покойника, Кольцову, ко мне, но не сегодня, а скажем, послезавтра, в среду. Я с ними сам побеседую по душам, а там уж решим, стоит их к следователю отправлять, или нет. Где, ты говоришь, они работают?

— Травин в гараже, а Кольцова учится, в университете.

— Вот и хорошо, позвони и вызови их. Только вежливо, они не бандиты какие, а советские граждане с полезной для нас информацией.

— Ух вы и завернули, Наум Мироныч. Как есть сделаю, а сейчас, позвольте, пойду? На Егерской, где налёт был на артельщиков, у пацана соседского милиционеры портсигар ворованный отобрали и отрез шерстяной, говорит, в мусоре копался и там вытащил. Прижать его надо хорошенько, наверняка знает что.

— Вези его сюда вместе с вещдоками, — Панов расписался на папке, — а это отдай Маше, пусть запечатает сургучом, и отошлёт Введенскому. Может, и вправду этот Пилявский сам помер, всякое в жизни случается.

Глава 4

Глава 4.

Ковров стоял посреди небольшого, в десять квадратных саженей, помещения, покачиваясь с носка на пятку. На его взгляд, для торговой лавки вариант был — хуже не придумаешь, а значит, вполне подходящий. Стоящий на Ольховской улице двухэтажный каменный особняк постройки прошлого века, с лепниной и колоннами, занимал какой-то государственный трест, с машинистками, делопроизводителями, бегающими по лестнице совслужащими и неподвижными счетоводами. К особняку со стороны двора примыкал небольшой одноэтажный флигель с отдельным входом и маленькими окнами, в нём при самодержавии находились хозяйственные помещения, а теперь пристройка пустовала. На полу валялись черепки и куски ткани, кругом лежала пыль, но двери и окна стояли на своих местах, обои обтрепались совсем немного, из крана на крохотной кухоньке текла вода, и даже электрическое освещение работало. Рабочие поставили мебель в комнаты прислуги, в большой зал, где раньше складывали ненужные вещи, заносили витрины и столы, уборщицу пригласили на завтра, и тогда же над фасадом собирались повесить уже изготовленную вывеску с аляповатой надписью «Галантерейные товары Н. Ковров».

Обошёлся флигель всего в девяносто пять рублей за месяц, но и этих денег советский трест рисковал не увидеть — антиквар выдал бухгалтерии треста вексель на целую тысячу с купонным погашением к октябрю. Ни банка, название которого красовалось на векселе, ни тем более счёта в нём не существовало, но директор треста, увидев сумму, на радостях вексель принял и велел подшить, а купон оторвал и припрятал.

Родственница из ОГПУ запаздывала. Мальцева обещала привести кого-то из людей Шпули, тот антикваром заинтересовался, но сам показываться здесь не хотел. Ковров заезжал к Светлане два раза, один — якобы поздороваться, а второй просто так, по-родственному. Второй визит продлился несколько часов, всё это время Мальцева втолковывала Коврову подробности о коммерческом предприятии Гершина. Предприятие было мелкое, как Шпуля вышел на такой жирный кусок, как цацки из гохрана, она не знала, так что толку от Мальцевой, по мнению Коврова, не было.

Светлана опоздала на полчаса, женщина быстрым шагом вошла в дверь в сопровождении двух мужчин. Гершин приехал собственной персоной, невысокий, худощавый, носил очки в золотой оправе, под внушительным носом тонкой полоской чернели усики. Одевался он в тройку, с толстой золотой цепью карманных часов. В руках Гершин держал тросточку, в которой скрывался клинок. Носил он её для форса, потому что оружие не любил и пользоваться им не умел.

Второй человек с фотографии, Герман Радкевич, одевался в военную форму без знаков различий, и тоже был среднего роста, с привлекательной внешностью, которую портил уродливый шрам, шедший через всю щёку от уголка глаза до подбородка. Чем занимался Радкевич до революции, известно не было, в девятнадцатом он воевал в двадцать второй дивизии на Туркестанском фронте, и товарищ Фрунзе лично наградил его именными часами. После осады Уральска Радкевич пропал, появился в Казани три года назад, там же сел в тюрьму на четырнадцать месяцев за ограбление сберегательной кассы профсоюза, потом перебрался в Москву и прибился к Шпуле. При виде Коврова Радкевич едва заметно вздрогнул, но тотчас изобразил полное спокойствие.

— Какой тут беспорядок, Николя! — Мальцева приподнялась на цыпочки, чмокнула Коврова в щёку, — когда же ты наконец откроешься? Позволь представить тебе товарищей Радкевича и Гершина.

— Вот-вот, дорогая, на днях, — Николай широко улыбнулся, протянул руку сначала военному, а потом Менделю, — рад встрече. Чем обязан?

— Приглядываемся, — Гершин прошёлся по комнате, вороша тросточкой мусор, — у нас, знаете ли, есть кое-какой товар, а вы, товарищ Ковров, пользуетесь определённой репутацией. Светлана Ильинична вас рекомендовала, сказала, мол, Николай Павлович — человек здесь новый, а значит, среди московских коммерсантов затеряться может. И неплохо бы помочь.

— Всегда рад, — Ковров слегка поклонился, — но здесь о делах говорить неудобно, сами видите, беспорядок, и людишки шастают. Позвольте угостить вас, только заведений здешних почти не знаю, живу пока что в Пассаже, собираюсь сюда перебраться. Подскажете?

Радкевич как стоял столбом, надменно глядя вокруг, так и слова не сказал. Шпуля понимающе кивнул.

— В девять вечера в театре Тиволи, — слащаво улыбнулся он, — Светлану Ильиничну беспокоить не будем, а вы приходите, отсюда недалеко, на Оленьем валу. Хороший выбор, товарищ Ковров, место спокойное и непримечательное. Думаю, мы с вами поладим.

Ковров выпроводил гостей, стёр улыбку со своего лица. По фотографии сразу не вспомнил, слишком размытая была, а как живьём увидел — понял, что Радкевича он встречал раньше, при штабе то ли Преображенского, то ли Литовского полка в Петербурге во время войны, и звали этого господина совсем по-другому. То ли Азарин, то ли Розанов. Так бывало, вертится на языке, стараешься, вспоминаешь, и всё без толку, а потом само на ум приходит. И Радкевич его, Коврова, тоже узнал. О своих наблюдениях барон докладывать ОГПУ не собирался, каждый, по его мнению, должен был делать свою работу и не лезть в чужую.

* * *

В утро среды гараж встретил Травина привычным гулом, стуком и скрежетом. Он загнал машину в ремонтную зону, вылез с водительского сиденья и потянулся — во французском авто спина сильно затекала, штееровские экипажи Автопромторга в этом отношении были гораздо удобнее.

— Давно ждёшь, Семён? — Сергей похлопал по плечу сменщика.

Пыжиков поглядел на карманные часы, пробормотал, мол, горбатого могила исправит, взял предложенную папиросу и закурил.

— Вот что ты за человек, — сказал он, затянувшись, — неужели трудно ко времени приехать?

— Клиент жирный попался, вечером отвёз его со службы домой, а утром забрал ко времени, — выдал чистую правду Травин, — на чай дал два целковых, не пожмотничал.

Семён досадливо скривился. Впрочем, почти сразу лицо его разгладилось, и даже улыбка наползла. Потому что рядом появилась Серафима Олейник. Но не появление девушки его обрадовало, а то, что она сказала. Что вызывают Травина в милицию, в тридцатое отделение, к субинспектору Панову. Пыжиков подумал, что не важно, замешан Травин в каком-то преступлении, или нет, подозрения будет достаточно, чтобы шофёра с позором уволили из гаража. Вот тут-то уголки губ поползли вверх.

— Ты что натворил? — Сима строго смотрела на молодого человека.

Травин развёл руками.

— Знать не знаю, первый раз о таком слышу. Прям сейчас пойду и выясню, может, подвиг совершил случайно, медаль дадут или грамоту.

— Эх, Серёжа, — машинистка укоризненно покачала головой, — вон какой вымахал, а всё как мальчишка. Когда уже за ум возьмёшься.

— Без твоей помощи, Симочка, — Сергей шутливо приобнял её за талию, легонько прижал к себе, — никогда. Ну и без твоей помощи, Пыжиков, хочешь обниму и поцелую?

Пыжиков сплюнул, выбросил окурок и пошёл к кладовщикам. Настроение снова рухнуло вниз.