Шрифт:
Закладка:
Мы, русские, не начинаем войн. Мы их заканчиваем. И заканчиваем мы их в поверженных столицах государств, напавших на нас. И я свято верю в то, что пройдёт не так много времени, и в поверженном Берлине, на закопченной стене их Рейхстага, над которым будет реять наше красное знамя, я смогу написать: «Развалинами Рейхстага удовлетворён!» А рядом уже будет другая надпись: «Дошли!» – и ниже подпись: «Рядовой пехоты Ваня». И мне не будет завидно оттого, что он меня опередил. Потому что мы с ним братья. Братья по оружию.
А значит, работайте, братья! Приближайте тот самый час нашей общей Победы и верьте: ВРАГ БУДЕТ РАЗБИТ! ПОБЕДА БУДЕТ ЗА НАМИ!
Из воспоминаний гвардии полковника в отставке С. Г. Тимохина
Центральный архив МО СССР, 1978 год
Когда мы окончательно поверили в то, что победим? Да мы в это верили с первых же минут войны. И верили до самого последнего дня. Но, пожалуй, больше всего укрепил нашу веру один увиденный нами воздушный бой, произошедший буквально над нами в первые дни войны.
К тому времени мы постоянно отступали, стараясь хоть ненадолго задержать немцев на различных рубежах. В тот день заняли мы оборону возле небольшого хутора. Выкопали стрелковые ячейки, разместили пару уцелевших сорокапяток на флангах. Мы тогда не знали, что чуть в стороне от нас немцы навели переправу и по ней перешли на наш берег. По сути, мы уже были в окружении.
И вот где-то в обед над нами пролетели несколько краснозвёздных самолётов и принялись атаковать кого-то за небольшим леском. А надо сказать, что нашу авиацию мы в первые дни войны почти и не видели, зато немецкая висела над нами постоянно. Что там наши бомбили, нам видно не было. Видели лишь, как вспыхнул один из наших самолётов, а за ним следом – ещё один. Кулаки сжимались от бессилия и ярости, когда мы видели, как гибнут наши соколы. Но, несмотря на потери, что-то там всё же разбомбили, потому что в той стороне в небо поднялись несколько столбов чёрного дыма.
Откуда появились немцы, мы и не поняли. Как из-под земли выскочили словно черти аж десять немецких истребителей и тут же сбили ещё один самолёт с красными звёздами на крыльях. Остальные наши развернулись и полетели на восток.
То, что произошло потом, иначе как чудом не назовёшь. Один из краснозвёздных истребителей остался и закружил с немцами в небе. Вот один из самолётов вспыхнул свечкой и понёсся к земле. Мы подумали, что всё, нашего сбили (с земли сразу и не разберёшь, где чей самолёт), но бой в небе продолжался. Вот ещё один вывалился из карусели и, сильно дымя, полетел на запад.
А потом самолёты с крестами начали падать на землю один за другим. Нам всё хорошо было видно, потому что воздушный бой шёл почти что над нами.
Один из немецких самолётов упал прямо перед нашими позициями, воткнувшись носом в землю. Пять сбитых врагов насчитали мы. И это притом, что наш был один. А если бы их было хотя бы двое, то из фрицев вообще никто не ушёл бы.
Помощь к нашему соколу подошла, когда немчура уже смазала пятки салом и драпанула. Да только наш лётчик просто так их не отпустил, свалил ещё одного вдогонку.
Наш лейтенант тут же бросился к телефону, благо связь тогда ещё была, и доложил об увиденном.
Вот тогда-то мы и поняли, что немцев бить можно и нужно, даже если у них численное преимущество…
Уехали мы с Гайдаром вместе, рано утром, переночевав в полку. Пришёл приказ сдать оставшуюся материальную часть соседям, а остатки полка выводились на переформирование. Меня же вызывали в штаб дивизии – полагаю, для того чтобы потом отправить в Москву на награждение.
Вот уж никогда бы не подумал, что стану Героем Советского Союза. Последних пять сбитых мне всё же засчитали. Правда, с передовой сообщили о шести сбитых, но падения одного из «мессеров» никто не видел, так что он в зачёт не пошёл.
Удивило то, насколько быстро прошли по инстанциям бумаги на награждение. Видимо, на фоне военных неудач срочно понадобились герои, и меня решили сделать одним из них. Придётся, как говорится, соответствовать.
Гайдар вёз материал в газету. Мы долго с ним беседовали. Пришлось довольно сильно напрячься и, как говорится, фильтровать свои слова. Но вроде справился. Во всяком случае, судя по выражению лица Аркадия, говорил правильно, так сказать, в духе времени.
Он успел перед визитом к нам в полк раздобыть фотографии моего первого воздушного боя, и даже то самое фото, напечатанное в дивизионной газете, на котором я на своём «яке» гоню перед собой толпу немецких пикировщиков.
С Гайдаром мы как-то сразу нашли общий язык и с первых же минут перешли на общение по именам. Я когда-то читал, что он был чуть ли не психом-маньяком. Ну не знаю, мне он показался вполне вменяемым человеком. Теперь главное – не дать ему погибнуть 26 октября 1941 года.
До штаба дивизии добрались ближе к обеду. Несколько раз пришлось съезжать с дороги в лес, укрываясь от пролетающих над нами немецких самолётов. По дорогам шло много гражданских, бегущих от войны, и асы люфтваффе с удовольствием охотились на мирных людей, безнаказанно расстреливая колонны беженцев. Наших самолётов в небе либо не было видно, либо они прилетали уже поздно, и немцы благополучно ретировались к себе.
В штабе до меня, казалось, никому не было никакого дела. Командира дивизии срочно вызвали в штаб фронта, а начальник штаба с красными от недосыпа глазами лишь махнул рукой и распорядился выписать мне документы для поездки в Москву, в штаб ВВС РККА. Ещё пару часов заняла бумажная волокита, и вот я наконец-то выбрался из суеты штабных коридоров на свежий воздух.
Гайдар сразу по приезде ушёл в политотдел, находящийся в боковом пристрое к штабу, и завис там. Ну а я расположился в курилке напротив входа в политотдел, благо там никого не было. Захотелось посидеть на свежем воздухе. Когда Аркадий закончит свои дела и выйдет, непременно сразу меня увидит.
Солнце пригревало, и я не заметил, как задремал.
– Сержант! Это что ещё такое?! Ну-ка встать!
Я так сразу и не
