на лестничной площадке и побежал к двери. Наверняка ей бросились в глаза следы взлома, но мерзавец или втащил ее в квартиру, угрожая оружием, или нейтрализовал каким-то наркотическим средством или ударом по голове.

— Бина, ты должна это увидеть.

На полу валялась мамина черная сумка. На пластиковых ножках белела краска со стены. Полосы в коридоре! Видимо, во время борьбы мама оказалась прижатой к стене.

Содержимое сумочки было вытряхнуто на комод. Симон ковырялся ручкой-фонариком: пачка сигарет, зажигалка, кошелек, тени для век, помада и зачитанная «Шахматная новелла» Цвейга с множеством загнутых уголков.

— В кошельке почти двести евро, — объявил он. — Нашему убийце деньги не нужны.

Как и сережки или жемчужные бусы. Невольно Сабина подумала о маминой страховке на случай смерти и прочей бюрократической ерунде. Господи, да сконцентрируйся же! Симон отодвинул пачку жевательной резинки. При виде упакованного в фольгу презерватива Сабину бросило в жар. Есть ли у нее право вторгаться в интимную сферу ее матери?

— Чего-нибудь не хватает? — спросил Симон.

— Телефона и адресной книги, — ответила Сабина.

С их помощью он связался с ее отцом.

Неожиданно она поняла, почему убийца выбрал ее отца. Она бросилась из кухни в спальню. Окно было откинуто, на кровати свежее постельное белье. И все равно в комнате пахло мамиными духами. На комоде рядом с зеркалом расставлены фотографии в рамках: Сабина, Моника и три племянницы. Сабина настояла и на фото их отца из последнего совместного отпуска на Северном море — загорелый, в соломенной шляпе от солнца и с сияющей улыбкой. На плечах у него сидит Сабина — в одной руке стаканчик мороженого, черная кепка машиниста сползла на глаза. И сегодня это была ее любимая фотография.

На ковре лежали осколки стекла. Кто-то вынул снимок из фоторамки.

4

Хелен Бергер резко села в постели. Ее сердце бешено колотилось. Снаружи на горизонте уже светлела серебряная полоса. Куда запропастился чертов будильник? Она ощупала прикроватную тумбочку и задела нескрепленный манускрипт. Пачка бумаги съехала на ковер. Научно-популярный труд о диссоциативном расстройстве личности, который она уже две недели корректировала по ночам, когда Франк засыпал. Закладка наверняка выпала… Шелест не разбудил Франка. Как это на него похоже! Он тихо посапывал рядом. Наконец она нашла будильник и включила подсветку. 04:58. Слишком рано для разносчика газет. Да и лай Дасти звучал как-то по-другому.

Хелен спустила ноги с кровати и прислушалась. Рычание Дасти становилось все более угрожающим. Обычно он никогда не выбегал по ночам наружу через дверцу для собак. Но сейчас Дасти почему-то сидел на краю участка и лаял на что-то на улице или в поле. По крайней мере, так казалось через откинутую фрамугу окна. А сегодня даже не полнолуние.

Хелен накинула короткий халат и выскользнула из спальни. Над домом проплывали тучи. На миг лунный свет проник через мансардное окно и осветил проход и лестницу, которая вела на нижний этаж. Хелен спускалась на цыпочках — и это показалось ей абсурдным. Почему она крадется по собственному дому? Франк спит как сурок, а Дасти все равно сидит снаружи и лает что есть силы.

Она отодвинула занавеску на двери террасы и увидела очертания маленького джек-рассел-терьера рядом с почтовым ящиком. Дасти нервно дергал хвостом и лаял на пустую дорогу, ведущую в деревню.

Хелен открыла дверь и босиком вышла на террасу. В воздухе пахло навозом. Вчера вечером фермеры удобряли поля напротив их земельного участка. В этом году ячмень уродится на славу — и это при ее аллергии. Хелен стояла на холодных плитах террасы и оглядывалась. Серебряный свет уже озарял горный гребень, погружая окрестности в утренние сумерки. Она надела кроссовки, которые стояли под складным столом, пересекла лужайку и присела рядом с Дасти на траву.

— Тише, старик, — прошептала она и почесала пса.

Белый джек-рассел с черными кругами вокруг глаз замолчал. Но его уши были все еще прижаты к голове, а сам он, как загипнотизированный, смотрел на дорогу, уходящую в деревню, — словно в темноте подстерегала ужасная опасность.

— Что ты увидел? — прошептала Хелен. — Кошку? Злую куницу? — Дасти был слишком хорошо выдрессирован, чтобы бегать за ними. Она посмотрела на почтовый ящик — газета еще не торчала из прорези, значит, его взбудоражило что-то другое.

Их участок не был окружен забором. В деревне Грискирхен это не нужно. Хелен унаследовала эту виллу от родителей. Она здесь выросла и знала каждую травинку и каждый камешек. Грискирхен находилась километрах в семи от Вены и идеально подходила Хелен для работы. Нигде больше она не хотела бы работать психотерапевтом. После смерти родителей она отремонтировала виллу, а в перестроенном гостевом домике устроила свой врачебный кабинет. Идиллия этого места успокаивающе действовала на ее клиентов, которым были знакомы только серые городские учреждения. Напротив виллы тянулись ячменные поля, и иногда, как сегодня утром, с них веяло пряным духом. Хелен любила этот запах, чего не скажешь о Франке. Он был прокурор, всегда жил в Вене и лишь два года назад очень неохотно переехал в этот дом. Раньше он проявлял больше понимания, но со временем это изменилось.

Хелен погладила пса и подняла глаза. Ни в одном из соседских домов не горел свет. Грискирхен тихо и мирно спала, в окружении гор, лесов и полей. Дасти тоже успокоился и улегся на землю.

Хелен встала.

— Пойдем в дом!

Дасти не пошевелился.

— Дам тебе вкусняшку!

Это всегда работало. Он подскочил и запрыгал, как щенок, вокруг ее ног. Когда в конце дороги послышалось тарахтение мопеда, пес замер. Меньше чем через минуту рядом с почтовым ящиком Хелен затормозил разносчик газет. Дасти наблюдал за мопедом, но не издал ни звука.

Молодой парень поднял забрало и зажмурился на восходящее солнце.

— Доброе утро, госпожа доктор.

— Алекс, не называй меня так. Просто Хелен.

— Да, госпожа Бергер. — Он улыбнулся и протянул ей газету.

Хелен вздохнула. Хотя она и изучала в университете психологию, но не придавала значения своему званию. Никто в Грискирхене не называл ее «госпожа доктор». Франк имел на этот счет другое мнение. Утонченный господин прокурор был на четырнадцать лет старше ее и зазнавался — качество, которое ей так и не удалось изменить. Оказывается, даже у психологии есть пределы!

Алекс достал из кармана куртки собачье лакомство и бросил Дасти, который поймал его на лету.

— Вы хорошо выглядите.

— Спасибо, Алекс, но это не так. — В такую рань она должна была производить нелепое впечатление, в кроссовках и коротком халате.

— Еще как, — возразил он. — Короткие волосы вам