Возможно, Воробьев помалкивал оттого, что по Департаменту полиции о Кошкине ходила молва, как о человеке нелюдимом, странном и непонятном – после того, как ослушался самого Шувалова, угодил за то в ссылку, а после вернулся на прежнюю должность, как ни в чем не бывало. Должно быть, поэтому сближаться с Кошкиным никто не торопился.

Дача вдовы Аллы Соболевой стояла в самом начале главной улицы Новой деревни. Места эти были малообитаемые, давно заброшены – одно название, что новые. Кошкин знал, что пик популярности Новой деревни пришелся еще на пушкинские времена, когда знаменитый поэт проводил веселые вечера в компании друзей. В конце сороковых некто Излер, известный в прошлом делец, основал здесь заведение «Искусственных минеральных вод», прозванное в народе «Минерашками». Петербуржцы «Минерашки» полюбили, особенно полюбила определенная его прослойка, проводя здесь едва ли не каждый свой вечер и занимаясь на «Минерашках» чем угодно, только не поправкой собственного здоровья. Веселые вечера, музыка, фейерверки, рестораны, цыгане, акробаты, фокусники – все здесь было. Однако с конца шестидесятых «Минерашки» стали приходить в упадок, а после и вовсе погибли в огне пожара. Пришли в запустение и Новые деревни, потому как дачники, с открытием Финляндской железной дороги, облюбовали для себя новые места.

Но Алла Соболева, очевидно, за модой не гналась.

* * *

На месте, едва остановились, Кошкину навстречу подскочил паренек в полицейской летней форме, с потрепанной кобурой на поясе и, как положено, с шашкою на боку. Рукоять той шашки была начищена до зеркального блеска, и, по всему видно, являлась предметом гордости. Кобура же, скорее всего, болталась пустой: револьверами и городовых стражников далеко не всех снабжали, а уж уездных тем более.

– Рядовой уездной полиции Антонов! – бодро, вытянувшись по струнке, отдавая честь, отрекомендовался тот. – К вашем услугам, Ваше благородие! Изволите сразу пройти в дом аль осмотритесь сперва?

– На первом осмотре места происшествия вы лично присутствовали, рядовой? – вместо ответа хмуро поинтересовался Кошкин.

– Совершенно верно, Ваше благородие! Станового пристава Кузьмина от и до сопровождал!

– И при допросах-задержаниях присутствовали?

– Не при всех, Ваше благородие… – чуть робея, доложил тот, – однако ж садовника-чухонца задерживал лично! За что имел честь получить благодарность от господина станового пристава!

Опустить руку от фуражки без разрешения он, разумеется, не посмел, даже скосить взгляд на новое начальство не посмел. Кошкин кивнул сам:

– Вольно, рядовой.

Следовало бы осмотреться в саду: по всему было ясно, что ударили в первый раз Аллу Соболеву именно снаружи, а не внутри. Быть может, здесь и улики какие-либо получилось бы сыскать… Однако, оглядевшись, увидев разбитые дорожки, поломанные кусты да ветки, Кошкин приуныл. Если и были здесь следы, то бравая команда господина станового пристава вытоптала все подчистую. Даст Бог, хоть в протоколах перед тем успели все описать.

А впрочем, папка с документами, описями, протоколами и фотокарточками была совсем тонкой. Кошкин уже успел ее изучить, и о розовом саде в нем упомянули буквально парой слов.

– Протокол осмотра становой пристав сам заполнял или вам поручил? – спросил Кошкин, покуда Антонов услужливо открывал перед ними с Воробьевым калитку.

Кошкин прошел, а Воробьев задержался, начав расчехлять свой фотографический аппарат да прилаживать к нему треногу – видимо, заметил что-то. Кошкин лишь порадовался той инициативе.

– Господин становой пристав своих секретарей привез – они заполняли, Ваше благородие. Я лишь сопровождал и рассказывал, что да как. Кухарку барыневу, вот, потом к нему привел для допросу.

– С Соболевой или родственниками ее приходилось прежде разговаривать? Бывали здесь?

– Нет, Ваше благородие. Тихая старушка была, ни звуку. И не жаловалась ни разу. Садок-то заметный у ней, издали видать – вся округа любовалась цветочками, да и я, кажись, пару раз мимо проезжал. А вовнутрь зайти вот только теперь довелось.

Сад и сейчас, что называется, сохранил следы было красоты, даже не смотря на сентябрь на календаре. Роз, о которых говорила Александра Соболева, разумеется, уже не было – лишь высохшие да почерневшие стебли с шипами торчали кое-где. Как-никак больше четырех месяцев прошло с тех пор, когда за кустами кто-то ухаживал. Но и их остатки, высаженные когда-то рядком, с большой аккуратностью, подсказывали, что сад был хорош.

От дороги сад отделяла высокая изгородь, тоже некогда регулярно подстригаемая, дальше сам сад, вдалеке хозяйственные постройки, деревянные и покосившиеся, а посреди небольшой каменный дом с облупившейся краской на стенах и выцветшей красной черепицей. Основательный и добротный когда-то в прошлом и оттого сохранившийся до сих пор – как и все здесь.

– Так кухарка Соболевых что же, была здесь, когда все произошло? – спросил Кошкин, размеренно шагая к дому и надеясь самому понять, где именно напали на хозяйку.

– Когда произошло – нет, Ваше благородие. Выходной у ней был, так говорит. А возвернулась когда, спустя два дня, тело-то и нашла. Вон там, в садовницкой.

Антонов указал на небольшую каменную пристройку к дому. Вход в нее был совсем низкий, и вниз же уводила лестница, вероятно, садовницкая находилась в полуподвале.

– Так тело нашла кухарка?

– Она-она. Родная сестра садовника, Ваше благородие, вдова с девочкой восьми лет. А как нашла, первым делом послала посыльного к старшему сыну барыни Соболевой. Тот, как приехал да все увидел, сам уже и полицию позвал.

– Отчего же кухарка в полицию не обратилась, а к Соболеву? Что говорит?

– Испужалась, – пожал плечами рядовой Антонов. – Денис Васильевич, говорит, строгий, требовательный, велел, чуть что с матушкой приключится – сразу за ним посылать.

Дело, в общем-то, обычное: на памяти Кошкина весьма редко прислуга решалась сообщать о громких преступлениях в полицию, в обход хозяев.

Пока Антонов договаривал, Кошкин уже остановился на выложенной камнем дорожке: на небольшом ее клочке отчетливо виднелись бурые пятна. И кусты подле были поломаны сильнее прочих. Видел ли этот след становой пристав Кузьмин или нет, но Кошкин жестом подозвал Воробьева и попросил сделать несколько кадров. До лестницы в садовницкую отсюда было с десяток шагов и никаких прочих дверей или укрытий рядом не располагалось. Похоже, что бежать Алле Соболевой и правда больше было некуда.

Ну а после, решив, что едва ли найдется здесь что-то еще, велел показать Антонову, где нашли хозяйку дома.

* * *

Садовницкая и впрямь находилась в полуподвале. Тяжелая дубовая дверь отворилась с протяжным скрипом, выпустив наружу ароматы сырости и отголоски печально-знакомых Кошкину запахов разложения. Прошло четыре месяца, но такие запахи выветриваются крайне неохотно.

Электрического света внутри ожидаемо не было – слишком старый дом для