— Я вас в свой двор не приглашал. Гуляйте по улице, а сюда не лезьте.

— Это Ильича покойного дом, а не твой, — набычился тот, что был пониже.

— Теперь мой, — отрезал я. — Дуйте за калитку!

Они замерли в нерешительности.

— Отстань от Катьки, — сказал высокий. — Не твоя девчонка.

— Я и не приставал. Ещё вопросы есть?

— А чего в медпункте отирался?

— Голову бинтовал.

— Смотри! Ещё раз тебя рядом с Катькой увидим — не так забинтуем.

Несколько секунд мы молча смотрели друг другу в глаза. Затем высокий развернулся и пошёл к калитке. Его приятель — за ним. Когда он взялся рукой за перекладину, я окликнул их:

— Эй!

— Чего? — обернулись сразу оба.

— Послезавтра.

— Что послезавтра?

— Послезавтра в медпункт пойду, — объяснил я. — Повязку надо поменять. Фельдшерица велела.

Высокий прищурился, но ничего не сказал. Снова сплюнул и вразвалку пошёл по улице в сторону моста.

Я посмотрел им вслед. Потом поднял ведро и спустился по тропинке между лопухами к речке.

Чувствую, придётся мне ещё столкнуться с местной молодёжью.

Но даже эта мысль не испортила мне настроение. Будут лезть — столкнёмся! Всё-таки, эти ребята не шли ни в какое сравнение с теми упырями, что повылезают из тёмных щелей в девяностые.

Придётся в субботу сходить в клуб. Чем раньше мы с парнями всё выясним — тем спокойнее мне будет жить и работать. В любом деле должна быть ясность.

На берегу речки я с радостью обнаружил приземистую бревенчатую баньку. Низкая дверь была приоткрыта. Я потянул её на себя и вошёл внутрь.

Крохотный предбанник, в котором еле помещалась одна лавка. Сама баня была чуть побольше. Но и в ней едва хватало места для печки с каменкой и котлом для горячей воды. У входа стояла железная бочка. Видимо, в ней хозяин держал холодную воду.

У дальней стены — широкий полок, над ним крохотное оконце. Под полок задвинута скамейка для мытья. На ней перевёрнутый жестяной таз с двумя ручками и засохший кусок хозяйственного мыла в голубой пластмассовой мыльнице. На стене висит пересохшая лыковая мочалка.

Шайка — вспомнил я слово из детства. Такой таз называется шайка. В общественных банях только такие и были в это время. А в деревне мылись, кто в чём горазд.

Надеюсь, эту баню удастся протопить. Тогда грязным я не останусь. И постираться тоже смогу.

Наверное, надо составлять список — что купить в магазине в первую очередь. Два куска мыла я привёз с собой из Ленинграда. А вот мочалка нужна.

И нарезать веников! Сейчас самое время. Лист на берёзах молодой, мягкий. Цветочные серёжки ещё не проклюнулись. Неделя-другая, и будет поздно. Веник из не вовремя заготовленной берёзы осыпается, остаются голые прутья.

Я вышел из бани и по привычке плотно прикрыл за собой дверь. Подумал секунду, и приоткрыл, оставляя щель. Пусть воздух гуляет свободно, сушит доски и брёвна. Дольше не сгниёт.

Шлёпая дном ведра по поверхности, я набрал воды с квадратных мостков и вернулся в дом. Поставил на печку чайник и сел снаряжать патроны.

Лампочка на кухне светила тускло. Я чуть не ошибся, взвешивая порох на аптекарских весах. Ругнулся себе под нос и принёс из комнаты настольную лампу. Взвесив порох, пересыпал его из чашечки весов в мерку, чтобы не отвешивать каждую порцию.

Пока чайник закипал, я успел снарядить шесть патронов крупной картечью и четыре — пулевых. Дробь снаряжать не стал. Охотиться вне сезона, как делают некоторые егеря, пользуясь своим положением, я не собирался. Патроны были нужны только на случай встречи с крупным опасным зверем.

Отыскал в буфете алюминиевую кружку. Сполоснул под рукомойником, щедро насыпал в неё заварки. Вот чего всю жизнь не понимал — это как можно пить несвежий чай. Есть такие любители — заварят с утра покрепче и весь день разбавляют кипяточком. Ещё и на завтра оставят.

Ни вкуса, ни запаха в таком чае не остаётся — только горечь.

Бросил в чай три ложки сахара, подождал, пока немного остынет и с удовольствием отхлебнул. Скрутил шомпол, разложил тряпочки, масла и достал из чехла ружьё.

Если не уверен, что оружие вычищено — возьми и вычисти. Этот неторопливый процесс всегда доставлял мне острое удовольствие. Может, потому что ружья я привык чистить с самого детства — отец разрешал ему помогать. Сколько лет прошло — а всё помню запах ружейного масла и блеск света внутри хорошо вычищенного ствола.

Воспоминания из детства — они самые дорогие.

Посмотрел стволы на свет — они были чистыми. Но я всё равно прошёлся внутри нейтральным маслом на чистой тряпочке. Просто для того, чтобы вспомнить, как это делается. Протёр тряпочкой колодку и замок цевья. Собрал ружьё. Запоры щёлкали мягко, лаская слух.

Вскинул к плечу, прицелился в стоявший на шкафу будильник. Приклад был в самый раз по длине руки.

Мелькнула мысль снарядить несколько патронов дробью — пристрелять ружьё поглубже в лесу. Сейчас не сезон, но кто мне что скажет? Я егерь, и удостоверение есть.

Но сама мысль об этом была неприятна. Делать что-то тайком, озираясь? Что я, открытия сезона не дождусь, что ли?

Разобрал ружьё, убрал его в чехол. Патроны засунул в патронташ. Снял со шкафа будильник, завёл его на пять утра. Спать оставалось часа четыре.

Быстро выложил из рюкзака лишнее. Из еды оставил банку тушёнки и пачку пряников, которые привёз с собой из Ленинграда.

Посередине озера проходила граница моего участка с соседним. Судя по карте, кордон тамошнего егеря располагался рядом с озером. Там и база была для охотников и рыболовов.

Интересно, почему на моём участке базу не сделали? Надо будет поинтересоваться.

А завтра заверну к соседу. Попьём чайку с пряниками, обсудим совместную работу. Он и места здешние знает получше меня. Не только на схеме их видел, а ножками обошёл.

Подумав, достал из буфета три пачки «Примы» и тоже бросил в рюкзак. Если егерь курит — то сигареты будут нелишними. С кордона в магазин не находишься. А есть ли у него транспорт — неизвестно.

Я принёс настольную лампу на её законное место у кровати. Снял с матраса бельё, постелил свежее. Завалился, скрипя пружинами, и выключил лампу.

А за окном смутно белела туманная июньская ночь.

* * *

Через четыре часа меня разбудил оглушительный треск будильника. Я нашарил его,