Шрифт:
Закладка:
— Дэвид, той Амели больше нет, и никогда не будет. Возможно, ты видишь перед собой её внешнюю копию, но и тут ты ошибаешься — присмотрись внимательней. Разве это твоя Ами? Посмотри, ещё раз посмотри и убедись в этом. Я это не она. Её нет, Дэвид, её правда нет! — Глаза Амели заблестели, вот только не от радости вовсе. Она тоже её искала и не нашла.
Слова Амели как гвозди вбивались в моё сердце всё глубже и глубже. Надежда рушилась. И я, как корабль, находящийся среди бушующих волн, переломанный на пополам. Может ли быть ещё больнее, чем это?
— Знаю между нами имеется недосказанность, Дэвид. Думаю, у тебя есть ко мне много вопросов. И я готова ответить на любой. Расставим всё по полочкам и продолжим жить как жили до нашей встречи. Но только не сегодня. Вечер и вправду прошёл удивительно, пусть он таким нам и запомнится. Спасибо тебе за это. Сегодня редкий в моей жизни день удался.
Амели медленно встала со своего места, и перед тем, как попрощаться, промолвила то, что впечатается в мою память чёрной краской: «— Мертвых не воскресить, Дэвид, лишь время будет потрачено в пустую».
Молчание роли не сыграло, утешение самой себя же то и дело усугубляло. Отключение всех человеческих чувств меня однозначно перестраховало от полного обвала, но не способствовало возвышению чего-то нового. Мой песочный замок принцессы был разрушен одним ударом, а его остаточный фундамент потихоньку смывался солёной водой, и в итоге полностью сровнялся с землей.
Наш разговор должен произойти. Он уже давно напрашивается. Я придумывала любые ему замены, но этим я только лишь передвигала вперёд дату его начального вступления. И так бы и продолжила сдвигать, если бы не встретила его снова.
Перед нашим финальным с Дэвидом разговором, который нужен нам обоим, я взяла неделю за свой счёт. Мистер Харрис знает, что я работаю сверхурочно и выходные дни для меня редко существуют, поэтому всегда идёт мне на уступки.
Это не бегство, просто иногда чтобы настроить себя на лучший лад, надо быть там, где тебе место. А такое у меня есть. Оно маленькое, но безмерно объятое любовью.
Неделю я провела в телесном контакте с Оливией. Я соскучилась по своему ангелочку. Ещё целый месяц до её приезда я бы не выдержала. Мне мало наших телефонных разговоров и её сказок на ночь, которые она пересказывает мне наизусть. Оливия говорит, что мой голос слишком уставший. И чтобы я смогла утром улыбнуться, мне надо много спать с закрытыми глазами. А пока я сплю она будет за мной приглядывать и сторожить мой сон.
Оливия действительно очаровательное создание. Невероятно, как маленькое чудо способно заполнить тебя всю без остатка. Я люблю её так, как может любить только мать своё дитя.
Перед посадкой в самолёт, вот-вот вылетающего из Израиля обратно в Соединённые Штаты, я написала Дэвиду. Не спрашивайте откуда у меня его нью-йоркский номер. Мистер Тейлор очень хороший человек, и он, скорее всего, спросил разрешение на передачу в мои руки личной информации у Дэвида.
В отправленном мною сообщении, текст которого я набирала и стирала более 10 раз, говорилось о моём желании пересечься открыто взглядами: «Добрый день, Дэвид. Я прилетаю сегодня вечером, и если ты свободен после работы, то мы можем встретиться. Нам пора во всем разобраться».
Ответ Дэвида пришёл сразу, будто бы он у него в черновиках был сохранён и ждал своего часа. Кратко и без ёрзаний:
— «В восемь в парке на Ист-Ривер». — Куда я и направляюсь сразу после приземления самолёта.
С приближением к месту назначения волнение накрывает меня словно холодная волна: поступает дрожь в руках и коленках. Стараюсь контролировать дыхание, которое оказывает сильное сопротивление.
Такси останавливается, и я вижу Дэвида, стоящего ко мне спиной. Неуверенными шагами движусь, и вот я рядом с ним. Почувствовав моё присутствие, он разворачивается и его глаза устремляются на меня. Слова здесь излишни. Мне не чужд этот взгляд, я видела его в своём зеркальном отражении. Он готов к тому, чтобы наши отношения пришли к своему логическому завершению.
Дэвид взял инициативу в свои мужские руки,
— Не знаю, кто сейчас передо мной и как к тебе обращаться, но я буду очень признателен, если всё то, что здесь произойдёт, будет тобой дословно передано дорогому мне человеку. Знаешь, Амели, иногда незаконченные дела идут следом за нами. Возможно, они не имеют той важности, как много лет тому назад, но храня его, я ценил то, что было между нами. — Дэвид берёт мою руку и кладет маленькую бархатную коробочку с моими инициалами. — Можешь забирать, оно принадлежит тебе уже как семь лет.
Открыв её, я лихорадочно мотаю головой — ничего не понимаю. Вижу кольцо, то самое кольцо, которое было на ней в ту злополучную ночь. События той ночи вжились в моё подсознание навсегда, их не стереть.
— Но…, — слова застревают в горле, и слёзы как пелена на глазах. Всё расплывается, я больше ничего не вижу. И только эхом разносится моё имя: Ами, Ами, …
Она лежит под капельницей. В первые сутки пребывания в больнице посещения пациента запрещены. Врач, Харви Вилсон, уверил меня, что состояние Амели, которое вызвано стрессовой ситуацией, оценивается как стабильно удовлетворительное, и надобности засиживаться в коридоре нет. А в случае крайней необходимости со мной обязательно свяжутся.
Чтобы хотя бы немного себя отвлечь, я направился в свой офис, расположенный на Уолл-стрит, в нижней части Манхэттена. За время, проведённое на рабочем месте, я пересмотрел всю недельную корреспонденцию, созвонился с главным инвестором запускаемого проекта в Майами, успел пролить чашку кофе и передвинуть стол с одной части кабинета в другую. Видите ли мне показалось, что солнечный свет стал падать под другим углом. Я всячески убеждал себя в том, что вероятнее всего Земля сместилась, а не я сошёл с ума.
Утром следующего дня я прямиком из дома выехал в больницу. Надоело втыкать в экран телефона и высматривать звонки, которые совсем и не жду. Когда что-то касается её то, ты не доверяешь никому. Тебе надо самому всё видеть и слышать. Пускай Амели сама скажет, что с ней всё хорошо, и тогда душа моя слегка приспокоится.
Однако в медучреждении меня окатили ледяной новостью: мисс Миллер запретила любых посетителей к ней. И список лиц, входящих в исключения, она не заполняла. Это параллельно озадачивает и радует меня. Отношения Амели с родителями могут выступать образцом для всех семей. И почему она сейчас не подпускает к себе даже их — большой вопрос. Но я счастлив, что мне не пришлось читать с бланка, заполненного собственноручно Амели, незнакомое мужское имя. А то бы мне и ему пришлось бы тотчас познакомиться друг с другом чуточку поближе. Я без капли сомнений хотел бы увидеться с тем, кто выбил меня из её сердца. Другие объяснения внезапного ухода Амели, кроме как прихода новой любви, долго в моей голове не задерживались.
В палату ломиться я не собирался, для меня её здоровье превыше всего. Побыть одной — значит побыть одной. Никакого давления, а уж тем более проявления неуважения интересов моей Ами. Потому я спокойно покинул больницу, но не с пустыми руками. Одна из медсестёр, догнав меня у выхода, передала мне дневник Амели, на лицевой стороне которого был приклеен стикер с надписью: «Ответы, которые ты ищешь, хранятся здесь».
