Увидела бы такое бабушка — сознания бы лишилась. Ведь она столько делала, чтобы внучке не пришлось снова выполнять поручения слуг… И Годияр бы разозлился ужасно. Наверняка бы выкинул эту тряпку в окно, заставил бы вымыться, сказал бы, что нежные руки сестры таким заниматься больше не должны…

От воспоминаний о старшем брате на глаза навернулись слёзы. Расстались они неприятно, со скандалом, однако совместные тяжёлые года забыть невозможно. Со смертью мамы, когда отец бросил семью на произвол судьбы, отдавшись алкоголю и азарту, именно Годияр и Севара, как старшие, заботились о младших. Бабушка же воспитывала всех. Однако ей, вдове, было тяжко управлять домами, расплачиваться по долгам собственного сына и присматривать за внуками. Здоровье не позволяло в полной мере брать за всё ответственность, посему, едва Годияр подрос, она с облегчением передала внуку обязанности и ограничивалась советами.

Отец вяло ругался со своей матерью, а когда бюджетом занялся старший сын, который не позволил брать, по сути собственные деньги, обезумел вовсе. Брань слышалась по всему дому каждый день, Севара только и успевала, что выводить младших на прогулку, но по их большим умным глазам ясно было — они понимают.

Интислава младше сестры всего на зиму и понимала, разумеется, больше карапуза Яшара. Однако в подробности её не посвящали, а она никогда в разборки не лезла, демонстративно занимая позицию наблюдающей. Интислава не ссорилась ни с отцом, ни с братом. Оба её любили и баловали. Когда она достаточно подросла, то сбегала от ругани сама, прячась на прогулках с подругами.

Яшар, младший в семье, получал от папы больше всех. Именно его тот винил в смерти жены. Если Годияра не было рядом, то Севаре приходилось самой успокаивать батюшку. Она, похожая на мать раскосыми глазами, желтоватой кожей и чёрными гладкими волосами, могла действовать на отца умиротворяюще, но иной раз он злился, особенно, когда понимал, что дочь ластится только для защиты «маровского порождения». По имени Яшара отец не звал никогда.

Годияр ходил из-за такого отношения к младшему злой. Он никогда не винил брата в смерти матери, даже объяснял сёстрам, что тот не виноват, просто так уж печально сложилось. Годияр с юных лет заботился о младших. Он первым кидался под руку отца, лишь бы не досталось Яшару, успокаивал расстроенную Интиславу, помогал бабушке и, конечно, всегда был рядом с Севарой.

Она ужасно по нему скучала, но простить его странный порыв не могла. Наверное, Годияр считал, что делает лучше сестре, подыскивая ей мужа. Но не слушал желания Севары, которая уже воспитала детей, пусть и брата с сестрой, а новых заводить не желала. Как не желала и отдавать себя какому-то мужчине, который всегда мог превратиться в пугающего незнакомца, как когда-то отец сделался из очаровательного добряка злым и сумасшедшим.

В пылу ссоры Севара кинула неосторожную фразу, сравнив Годияра с их отцом. И брат пришёл в бешенство, впрочем, как и сестра… Брошенный бокал разбился об стену, достаточно далеко, но Севаре до сих пор было стыдно. Потому что брат, сколько бы не кричал, а рук не поднимал и вещи не швырял ни в неё ни рядом. Но он был выше, шире и страшнее. А она, затянутая в корсет с множеством юбок казалась мелкой и незначительной. Впрочем, звон разбитой посуды не помог, Севару так и не услышали, а сбежать показалось единственно верным решением. Жаль было лишь Яшара, которому только исполнится тринадцать…

Громкий стук прервал череду невесёлых воспоминаний, и Севара с удовольствием отшвырнула тряпку в сторону. Дворецкого в доме не было, не было и ключницы, так что отворять дверь пришлось самой.

— Здравствуйте. — Севара скрывала удивление за маской кажущегося спокойствия. На занесённом снегом крыльце мялась знакомая толстоватая женщина с добрым румяным от мороза лицом.

— Доброго вечерочка, госпожа, — кухарка из трактира смущённо улыбнулась. — Простите уж, что так поздно… С работы я… Как освободилась вот…

— Проходите, не мёрзните, — Севара отступила пропуская гостью внутрь. — Не пугайтесь пыли, мы только начали уборку.

— Что вы! Какое там «пугаться»!

— Вот и хорошо. Снимайте свой тулуп, да кладите рядом с шубой или поверх, её не испачкаете, а то эдак запаритесь. Проходите в зал, присаживайтесь. Только на диван, пожалуй, кресла ещё не очищены.

Женщина бережно положила верхнюю одежду, стараясь не задеть дорогой хозяйской шубы, стянула валенки и вошла в зал, на миг остановившись. Видно, даже в запущенном виде комната могла произвести впечатление. По крайней мере не на дворян точно.

— Вы меня, простите, я совершенно забыла представиться. Моё имя Тамьярова Севара Милояровна.

— Очень приятно, сударыня, очень! Меня Забавой кличут.

— Прекрасное имя. Позвольте спросить, какова же причина, по которой вы пожаловали ко мне?

— Вы… вы говорили… — Забава смущённо опустила голову, перебирая складки понёвы. — Вы сказали, вам бы пригодилась кухарка.

— Верно. Я остро нуждаюсь в поварихе. Видите ли, я только переехала и ищу работников. Хотели бы наняться?

— Да, только… А жить у вас здесь?

— На ваше усмотрение. Я лишь прошу свежую еду и завтрак вовремя.

— Я бы жила… А то у меня сын… Невесту он нашёл, ну приведёт, а я там… Две хозяйки в избе… Не доброе дело.

— Рядом с кухней есть комнаты. Правда, пока там нет окна… — задумчиво протянула Севара. — Мы что-нибудь найдём для вас, без сомнений.

— Да-к, мне не к спеху.

— Тогда не сомневайтесь и не беспокойтесь, уж комнат в поместье достаточно. Сколько же вы хотите за свой труд?

— Пять десятков бы оставили, да жить позволили — и мне хорошо.

— Ну, пять десятков… Моя камеристка шесть десятков берёт. Но она служанка, она не применяет свой талант. Не могу я вам платить меньше слуги. Сколько я вам обещала?

— Кажется, восемь десятков…

— Ну, не тушуйтесь. Восемьдесят, а ещё пять резов сверху.

Севара держала спину настолько прямой, что та начала побаливать, а деньгами раскидывалась так, будто они у неё лежали в кармане. Но недооценивать людей она не хотела. «Скупые платят вечность, а щедрые — лишь однажды», — учила бабушка. Она всегда говорила, что денег отдавать нужно столько, сколько бы хотела сама получить за такую работу. Когда придёт нужда, платить будет нечем, но те же люди будут знать, что получат сполна позднее, да и отношение к доброму хозяину иное. Не побегут, как крысы с палуб идущего ко дну корабля.

Слуги бабушки не менялись довольно давно, редко кто-то уходил, но и то только