определение имеет принципиальный смысл, еще ничего не говорит о необходимости или избыточности его употребления в отдельном конкретном случае. Естественно, никакая концепция не становится «марксистской» от того, что ее все время выдают за таковую. Таким должно быть прежде всего ее содержание.

2.

До сих пор мы рассматривали общий смысл марксистско-ленинской концепции языка несколько абстрактно. Это было вызвано тем, что в рассмотрение были включены многочисленные проблемы, далеко выходящие за рамки языка. Общий смысл марксистско-ленинской концепции языка должен, однако, находить свое выражение конкретно, в совершенно специфических положениях, которые отличали бы эту концепцию языка от других. Конечно, имеется и много общего. Если бы мы пожелали утверждать обратное, нам бы пришлось представить дело так, что только сознательные марксисты в состоянии познать мир. Здесь, однако, нас больше интересуют различия, хотя и не все, но некоторые наиболее существенные.

Начнем с относительности общего. Почти во всех новейших определениях языка или определительных описаниях язык характеризуется как знаковая система. Никто, конечно, не будет ставить под сомнение такую характеристику. Язык относится к классу знаковых систем, это научно доказывается и соответствует также наивному представлению о языке. Однако это определение часто служит отправной точкой для последующей абсолютизации. То, что язык – знаковая система, является лишь одним из его аспектов, которым не исчерпывается его сущность. Но если этот аспект переоценивается, то тогда другие с необходимостью недооцениваются.

А.Н. Савченко недавно довольно справедливо указал на то, что между разного рода знаковыми системами и человеческим языком имеются очень весомые различия (касающиеся, например, функции языка как средства познания и организации умственной деятельности людей), тем не менее человеческий язык продолжают определять как знаковую систему[62]. Несколько преувеличивая, можно даже сказать, что большинство интересных аспектов остается вне поля зрения, если определять язык только как знаковую систему. Этим утверждением мы, правда, не исключаем того, что принадлежность к классу знаковых систем является аспектом, без учета которого наше представление о языке было бы не только неполным, но и искаженным. Поэтому мы лишь частично разделяем критические замечания А.Н. Савченко, относящиеся к главе, посвященной языковому знаку, в книге «Общее языкознание»[63]. Мы не против характеристики языка как знаковой системы, а против абсолютизации этой характеристики.

Такая абсолютизация вызвана тем, что отдельным лингвистам несколько преждевременно показалось – чему способствовало не всегда продуманное перенесение в лингвистику семиотических моделей и понятийных схем, – будто в так называемых знаковых отношениях лежит ключ ко всем основополагающим марксистско-ленинским определениям языка. Привнесение прагматического отношения окончательно укрепило иллюзию, что человек и общество также охватываются знаковой теорией. Фактически же это было крайне упрощенное представление, которое, скорее, уводило от настоящих проблем. Во избежание недоразумения подчеркиваем: нас здесь интересует существо марксистско-ленинской концепции языка, а не вопрос о том, при рассмотрении каких других аспектов введение трех или четырех знаковых отношений даст более глубокие представления.

С проникновением в теорию языка семиотических моделей и понятий вновь оживилась также дискуссия о том, имеет ли знаковая модель односторонний или двусторонний характер, то есть относится ли к знаку только знаковая оболочка или также и содержание знака. С точки зрения языкознания, однако, важно не столько признание взаимосвязи между этими двумя аспектами – ее никто не отрицает, – сколько осознание того, что именно вследствие сложности вопроса изучение взаимозависимости этих двух аспектов относится к основным исследовательским задачам языкознания. Поэтому языковед применяет, как правило, двустороннюю модель. Это, однако, не означает, что такой подход со стороны языковеда есть единственно возможный и что нет таких методик, для которых более пригодной окажется односторонняя модель. Следовательно, ни ту ни другую модель нельзя обозначать как марксистскую или немарксистскую. Важно, в связи с чем она применяется.

Итак, вопрос о том, когда и как в некотором объекте исследования различать стороны, образующие единое целое, – это прежде всего вопрос угла зрения, под которым ведется исследование, что само по себе составляет исключительно важную проблему. Мы всегда должны различать, с одной стороны, язык как объект исследования – независимо от того, в каком качестве он выступает, – а с другой – наше развивающееся и совершенствующееся восприятие этого объекта. Те углы зрения, под которыми протекает наша познавательная деятельность и в какой-то мере происходит расчленение объекта, не идентичны объекту, и они не охватывают также всю совокупность его свойств и взаимосвязей. Если же поставить здесь знак равенства, то это послужит теоретико-познавательной основой для многочисленных абсолютизаций. Поскольку отдельные аспекты всегда оказываются на переднем плане, напрашивается вывод, что объект обладает лишь этим аспектом. Здесь же кроется одна из причин (дополненная научно-историческими и идеологическими факторами) возникновения теории, десятки лет преобладавшей особенно в структурализме, согласно которой язык – совершенно особый феномен, поддающийся изолированному исследованию как таковой, без учета «внешней» обусловленности. Подобный подход мешает представлению о языке как о многогранном, комплексном объекте, который, правда, в зависимости от угла зрения выступает в разном качестве, но сущность которого раскрывается лишь в единстве отдельных форм проявления. А это представление относится как раз к основным принципам марксистско-ленинского метода.

Конечно, недостаточно лишь заявить, что при анализе языка следует различать разные аспекты и ни один из них нельзя абсолютизировать. Должно существовать некоторое основополагающее начало, на которое опиралась бы взаимосвязь различных аспектов и которое поэтому было бы определяющей чертой особого, общественного качества языка. К. Маркс и Ф. Энгельс усматривали «сущность человека» в

«сумме производительных сил, капиталов и социальных форм общения, которую каждый индивид и каждое поколение застают как нечто данное»[64],

то есть в материальных общественных отношениях, которые постоянно создают и формируют человека. Следовательно, как нельзя из сущности человека вывести общество, а только наоборот – сущность человека формируется материальными общественными отношениями, – точно так же и язык не есть производное от сущности человека. Он возникает в процессе взаимодействия тех же условий, которые создают общественные отношения и человека, – в процессе труда. Так, Ф. Энгельс пришел к выводу, что

«объяснение возникновения языка из процесса труда и вместе с трудом является единственно правильным»[65].

Тем самым Ф. Энгельс дал исключительно важный в методологическом отношении ключ к пониманию сущности языка. Хотя мы сегодня обладаем гораздо бóльшими знаниями по отдельным вопросам возникновения, функционирования и структуры языка, энгельсовский принцип подхода до настоящего времени остается единственно верным.

В чем же значение этого объяснения возникновения языка «из процесса труда и вместе с трудом»? Существует много теорий о возникновении языка, но окончательного ответа на этот вопрос пока еще, разумеется, нет. Ясно