Шрифт:
Закладка:
Первое впечатление от города – это хаос, грязь и облупившиеся фасады. Только приглядевшись повнимательнее, начинаешь замечать изделия из кованой стали, старомодные вывески на магазинах, искусно выполненные детали, украшающие каменную кладку многих запущенных зданий. Кажется, что машина Мэй может все-таки застрясть где-нибудь на его узких улочках и переулках. Мэй показывает квартал Хабус с его мавританскими арками и объясняет, что он задуман и спланирован французскими колонизаторами. Это обновленная версия древней медины, построенная для туристов и эмигрантов, чтобы они могли насладиться похожими впечатлениями на более безопасных улицах с менее запутанной планировкой магазинов и киосков.
– Значит, это своего рода стерилизованная версия оригинала? – спрашиваю я.
– В общем, да, – соглашается Мэй и пожимает плечами. – Но ты вряд ли захотела бы сейчас отправиться в настоящую медину. Там просто грязно и опасно.
Я прикусываю губу, вспоминая козла в канаве и беззубого человека, продававшего странные снадобья, и молчу.
Мы несемся к океану, и я вытягиваю шею, чтобы посмотреть на башню мечети Хасана II; безупречная белизна ее каменной кладки ослепительна и головокружительна на фоне голубого неба. Затем мы сворачиваем, проезжая мимо того места, где я вчера стояла, показывая Грейс волны. Вдоль пляжа выстроились клубы и рестораны, в том числе клуб «Оверсис», где на следующей неделе запланирован наш обед. Мэй продолжает путь к торговому центру и заезжает на многоуровневую автостоянку. Существующий торговый центр перестраивают в нечто грандиозное – Мэй говорит, что он будет крупнейшим в Африке. Шум огромной строительной площадки вибрирует в горячем пыльном воздухе.
Внутри гораздо спокойнее, и мы неспеша прогуливаемся по торговым рядам. Электронная музыка плывет в искусственно охлажденной атмосфере. Пока мы идем мимо витрин магазинов, демонстрирующих узнаваемые во всем мире бренды, кожа моих рук покрывается мурашками. Сверкающая роскошь немного давит, и я ловлю себя на том, что мне хочется простоты пекарни на углу бульвара Оазо в жарком, залитом солнцем городе.
Мы проходим мимо аптеки, и я заскакиваю, чтобы купить еще немного дезинфицирующего средства для рук и бутылочки детского шампуня и лосьона. Сейчас я сама предпочитаю использовать именно их, потому что они менее вредны для моей больной кожи, чем другие марки.
Наконец мы устраиваемся за столиком в одной из многочисленных кофеен торгового центра, заказываем капучино и датскую выпечку.
– Ты посещаешь какие-нибудь кафе в Новом городе? – спрашиваю я.
– Иногда. Но там больше шансов нарваться на неприятности. В любом случае мы предпочитаем ходить по магазинам этого центра либо общаться в клубе, – отвечает Мэй немного неуверенно и одаривает меня сочувственной улыбкой. – Думаю, что у всех нас, впервые оказавшихся здесь, в голове сложился довольно романтический образ Касы, – смеется она. – Этому фильму есть за что ответить! Но мы очень быстро понимаем, что времена Хамфри Богарта и Ингрид Бергман давно прошли, и теперь это совершенно другой город. Ты и сама достаточно видела сегодня утром, чтобы понять: сейчас это в основном городская застройка, бо2льшая часть которой довольно убога и непривлекательна. И порт стал куда более коммерциализированным, чем во времена Богарта и Бергмана. В конце концов, иначе нас здесь бы не было, не так ли? В наши дни Каса – просто большой коммерческий центр. Когда обнаруживаешь, что романтические представления окончательно стерты, посещение таких мест, как это, – машет она рукой, чтобы охватить яркие огни магазинов, фоновую музыку, прохладный воздух и мужчину в сером комбинезоне, подметающего и без того чистую белую мраморную плитку пола, – становится утешением.
Она делает паузу, размешивая пену в своей кофейной чашке.
Однако я вовсе не хочу исследовать киношную Касабланку, хотя и не говорю об этом Мэй. Сейчас мое воображение захвачено миром Жози. Но это кажется чем-то личным, и я не готова поделиться этим с кем-либо еще.
Мэй делает глоток кофе и осторожно, чтобы не размазать помаду, промокает пенку на губах бумажной салфеткой.
– Если тебе хочется еще больше местного колорита, то мы могли бы организовать поездку в Хабус. Но лучшие места для знакомства с традиционной марокканской культурой – это другие города, такие, как Фес и Рабат. Может быть, вам с Томом стоит запланировать несколько выходных вдали от дома? Кстати, как у него дела на новой работе?
Мы переходим к обсуждению мужей. Супруг моей собеседницы занимает высокое положение в страховании в сфере судоходства. Мэй очень много знает о должности Тома.
Как только мы допиваем кофе, я бросаю взгляд на часы. Мне нужно поскорее вернуться к Грейс, хотя я уверена, что Алия абсолютно надежная няня. Мэй настаивает на том, чтобы оплатить счет, а затем отвозит меня домой.
– Дай мне знать, если запланируешь провести выходные в Фесе, – говорит она, когда мы подъезжаем к моему дому. – Я могу подробно рассказать о чудном риаде прямо в центре. Вероятно, тебе и твоему замечательному мужу было бы очень полезно устроить романтический отдых. – Она протягивает руку и немного сочувственно похлопывает меня по плечу.[11]
Я улыбаюсь, киваю и благодарю ее за экскурсию. Но когда она уезжает, не могу отделаться от мысли о ее жесте и задаюсь вопросом, что она могла слышать о нас.
Сегодня утром мама повела нас с Аннет за покупками в Хабус – это место, где втиснуто огромное количество традиционных магазинов. Когда мы уже собирались выходить из дома, она велела мне снять с шеи цепочку.
– Почему? – удивилась я. Я ношу маленькую золотую Звездочку Давида с тех пор, как мама подарила ее мне в прошлом году на мой двенадцатый день рождения. Когда-то кулон принадлежал маме, но, выйдя замуж за папу, она перестала его надевать. Мама позволяла мне играть с драгоценностями из ее шкатулки, пока накладывала макияж и делала прическу. Конечно, ставя условие, что я буду очень осторожна и аккуратно верну все на место. Тогда-то она и заметила, что особенно мне нравится звездочка.
– Потому что в наши дни лучше не афишировать подобные вещи, – ответила она. – К тому же мы не особенно религиозная семья, так что нет смысла нарываться на неприятности.
Мне не нужно было спрашивать ее, что за неприятности. Я видела такие же звезды, грубо нарисованные на дверях некоторых магазинов и домов, а также печатные объявления, наклеенные на стены и даже на витрины некоторых магазинов, в которых говорилось, что, по приказу префектуры полиции, следует избегать еврейских предприятий, а сами евреи должны соблюдать определенные правила. Я немного напугалась, когда впервые увидела подобное объявление здесь, в Касабланке. Но папа сказал, что Марокко управляет не только правительство Виши, но и султан по имени Мухаммед Пятый. Будучи султаном, он остается добрым человеком, и его даже называют Защитником Веры, поскольку он заявил, что в его стране следует уважать все религии. Он сказал маршалу Петену и нацистам: «В Марокко нет евреев. Есть только марокканские подданные». Меня немного приободрили папины слова, потому что всякий раз, когда мне на глаза попадались эти объявления, я думала о Феликсе и о том, что улыбка исчезнет из его глаз, если он прочтет эти полные ненависти строчки. Я надеюсь, он знает о словах султана. По словам папы, доброта – одна из самых важных вещей в мире, но в наши дни многие люди, похоже, забыли об этом. Когда он это говорил, я многозначительно посмотрела на Аннет, но она, как обычно, просто проигнорировала меня.[12]
