– Вот же сука.

– Да ладно, солнышко.

– Нет, правда, какая сука. Ты видишь дочь три часа в неделю, и она их использует, чтобы меня уесть.

– Да вряд ли она об этом думала. – Тут он покривил душой.

– А о чем же еще? Она хотела, чтобы ты увидел, как я плохо играю, и чтобы тебе было неловко перед Элис. Сам знаешь, как легко дети поддаются влиянию. Теперь Элис будет представлять меня этакой экранной шлюхой.

– Она слишком разумная для этого.

– В ее возрасте? Вряд ли. Именно так я выгляжу в этом фильме, и именно так она будет меня представлять. Папа ушел и женился на потаскушке, скажет она завтра в школе своим подругам. Ваши папы живут с вашими мамами, а мой папа бросил маму и женился на потаскушке. Я ее видела в воскресенье. Типичная потаскушка.

Энн изобразила девичий ужас.

– Ничего подобного. Она и слова-то такого не знает, – ответил Грэм, но ему не удалось убедить себя самого.

– Ну, на нее это точно произвело впечатление, правда? Сука Барбара! – повторила она, на этот раз подводя итог.

Грэм до сих пор испытывал легкий шок, когда Энн сквернословила. Он помнил, как это случилось первый раз. Они шли по Стрэнду дождливым вечером, когда она вдруг отпустила его руку, остановилась, осмотрела свои ноги сзади и сказала: «Твою ж мать». Оказалось, что кто-то (она сама или он) забрызгал грязью ее колготки. С одной стороны, только и всего. Пятно легко отстирается; это не больно; в темноте никто не заметит; и они уже возвращались домой. Но все равно она сказала «твою ж мать». Был чудесный вечер, они отлично поужинали, им было хорошо вместе, разговор не иссякал; но все равно – вот несколько капель грязной воды, и она говорит «твою ж мать». А что же она скажет, если случится что-то серьезное? Сломанная нога, вторжение русских? Барбара никогда не ругалась. И Грэм никогда не ругался в присутствии Барбары. Ну, мог сказать «черт» себе под нос. В тот вечер, идя по Стрэнду, он мягко спросил:

– А что бы ты сказала, если б высадились русские?

– А? Это угроза или обещание?

– Ну, ты только что забрызгала колготки и выругалась. Я и подумал: а что бы ты сказала, если б сломала ногу или если б высадились русские?

– Грэм… – ответила она осторожно. – Я думаю, что буду решать это по мере поступления.

Некоторое время они шли в молчании.

– Ты, наверное, считаешь меня ханжой. А я просто спросил.

– Скажем так: ты, по всей видимости, жил в довольно тепличных условиях.

В тот раз разговор на этом прекратился, но Грэм не мог не заметить, что с Энн он сам стал больше сквернословить. Вначале неуверенно, потом с облегчением, потом с явным удовольствием. Теперь он делал это машинально, будто расставлял знаки препинания, – как все. Он решил, что, если уж русские придут, нужные слова тоже придут сами.

– Как все это было, когда снимали «На седьмом небе»? – спросил он Энн в тот вечер, когда они вместе мыли посуду.

– Не очень-то весело. Много павильонных съемок. Низкий бюджет, поэтому мы все время в одних и тех же костюмах. Я помню, они рихтовали сценарий, чтоб несколько сцен происходило в один и тот же день и нам меньше надо было переодеваться.

– А что этот твой итальянский казанова?

– Дик Девлин? Он английский, как Ист-Энд. Нельзя сказать, чтоб он прославился. Кажется, пару недель назад я видела его в рекламе крема для бритья. Он был милый. Не очень талантливый, но милый. Совсем не умел играть, ему приходилось использовать «силу взгляда» – это он так говорил. Водил меня как-то в боулинг, когда у нас съемок не было. Боулинг!

– А… – Грэм вытирал посуду и отвернулся, складывая салфетки, чтобы Энн не могла поймать его взгляд, – у вас было?

– О да. – По звучанию ее голоса он знал, что она на него смотрит. – Кажется, всего один раз.

– Как чихнуть.

– Ну примерно.

Грэм пригладил сложенные салфетки, взял совершенно чистую чайную ложечку и отнес ее в раковину, опустил в воду. Одновременно он поцеловал Энн в шею сбоку, изобразил чихающие звуки, снова поцеловал в то же самое место.

Ему нравилось, как прямо она ему отвечала. Она никогда не жеманничала, не хитрила, не уклонялась от ответа. Она никогда не прибегала к тактике «ты не заслужил этого знания», хотя вполне могла бы. Она просто говорила как есть. Ему это нравилось: ты спросил – тебе сказали; не спросил – не сказали. Проще простого. Он взял поднос с кофе и направился в гостиную.

Энн была рада, что ушла из актерской профессии тогда, когда ушла, – это произошло за несколько месяцев до встречи с Грэмом. Восьми лет оказалось вполне достаточно, чтобы понять: связь между талантом и возможностью работы достаточно случайна. Разнообразные опыты на сцене, на телевидении, а под конец и в кино убедили ее, что в лучших своих ролях она совсем неплоха; и ей этого оказалось недостаточно.

После нескольких месяцев внутренней борьбы она ушла из профессии. Не для того, чтобы отдыхать, а чтобы найти интересную и полноценную работу. Ловко использовав дружбу с Ником Слейтером, она устроилась в фирму «Редмен энд Гилкс». (Действительно ловко: она не просто не стала спать с ним до того, как он предложил ей работу, но дала понять, что не станет спать с ним, даже если это произойдет. Он, кажется, почувствовал облегчение и некоторый пиетет, столкнувшись с такой неуступчивостью. Наверное, это лучший способ, думала она позже, самый современный способ: теперь ты получаешь работу, не переспав с кем-то.) И все сложилось как нельзя лучше. Через три года она была заместителем начальника отдела закупок с огромным бюджетом, могла путешествовать сколько угодно, и часы пребывания на работе – порой, конечно, долгие – диктовались только ее собственной работоспособностью. Перед встречей с Грэмом в ее жизнь вошла неизвестная ранее стабильность; а теперь жизнь казалась еще прочнее, чем прежде.

В четверг Грэм позвонил Барбаре и немного поторговался по поводу выставленных счетов.

– Зачем ей столько одежды?

– Затем. – (Типичный ответ Барбары: взять кусок твоей формулировки и повторить с минимальными изменениями. Меньше труда, экономия времени, можно успеть подготовиться к следующему вопросу.)

– Зачем ей три лифчика?

– Надо.

– Она будет носить их одновременно, один на другом?

– Один на ней, один в чистом белье, один в стирке.

– Но я платил за три только месяц назад.

– Ты, может быть, не замечаешь, Грэм, и, вероятно, не очень интересуешься, но твоя дочь растет. У нее изменился