Шрифт:
Закладка:
Молодожены прибыли в Ладлоу в январе 1502 года в сопровождении багажного обоза, состоявшего из сотни вьючных лошадей и десятка людей свиты. Все шло хорошо, но в последние недели марта Артур слег, заразившись неведомой болезнью. Что бы это ни было, бубонная чума, эпидемия инфлюэнцы или какая-то неизвестная лихорадка, болезнь развивалась стремительно, и 2 апреля он умер22. Известно, что заупокойные мессы прошли во всех церквях Лондона, и Артур был со всей торжественностью погребен в часовне бенедиктинского монастыря в Вустере (сейчас это собор) рядом с главным алтарем и усыпальницей короля Иоанна Безземельного. Смерть брата полностью изменила жизнь Генри: ему предстояло стать королем.
Родители Артура были убиты горем из-за смерти сына. У нас есть трогательные свидетельства того, как они пытались утешать друг друга, получив страшные известия: Елизавета Йоркская успокаивала мужа тем, что они еще достаточно молоды и у них еще могут быть дети, при этом напоминала о том, что жив их второй сын, Генри. Известно, что она называла его «добрым, честным и очень способным [то есть многообещающим] принцем»23.
Менее чем через год после смерти Артура в ночь на 2 февраля 1503 года, в праздник Сретения Господня, Елизавета, бывшая тогда в положении, «разрешилась от бремени, родив девочку»24. Вскоре роженица умерла, не выжил и младенец. Генри горько оплакивал смерть матери, он называл это событие самым тяжелым испытанием в своей жизни. По его собственному признанию, сделанному спустя несколько лет после трагедии, ничто не могло потрясти его сильнее, чем известие о ее смерти и осознание того, что он больше никогда ее не увидит. По его словам, любое случайное напоминание об этой утрате «бередило рану, которую время уже начинало залечивать»25. Смерть брата, с которым они выросли порознь, не так сильно отозвалась в его сердце, но он искренне и глубоко переживал смерть матери. Она сформировала в нем образ идеальной женщины. В ней он нашел ту любовь, которой желал и в которой так остро нуждался. Всю последующую жизнь он будет стремиться обрести ее вновь.
Трагедия сильно изменила и отца Генри: он поседел, его стало подводить зрение и он изменился внутренне, превратившись в скупого, мелочного и подозрительного старика, который, как всевидящий Аргус[18], контролировал каждый шаг своих придворных. Зная, что ему недоставало необходимой для правителя харизмы, и понимая, что он получил престол благодаря удачному стечению обстоятельств и неудачам других претендентов, он считал своим долгом пресекать любые попытки захвата власти, возникавшие стихийно или в результате заговоров.
Тревога Генриха VII по поводу безопасности единственного сына превратилась в навязчивую идею. Нового принца Уэльского не стали отправлять в Ладлоу, как его брата Артура. Вскоре после того, как Генри исполнилось тринадцать, отец настоял на том, чтобы он жил при дворе, где ему пришлось впервые столкнуться с темной изнанкой политической жизни, в которой подчиненные из корысти и страха не смели возразить королю, даже если он поступал заведомо несправедливо. Вновь прибывший испанский посол так описывал положение принца при дворе: принц Уэльский проживает в покоях, «в которые нельзя попасть или из которых нельзя выйти иначе, как через покои самого короля». Покинуть дворец Генри мог через потайную дверь в своих покоях, которая вела в парк – там его усиленно охраняли. «Юный принц никогда не разговаривал на публике, разве что отвечая на вопросы короля»26.
Теперь Генри приходилось расплачиваться за свое счастливое детство в полной мере. Еще не оправившись от неожиданной смерти матери, он столкнулся с холодным и деспотичным отцом, заслужить доверие которого и получить одобрение и похвалу можно было только неукоснительным исполнением всех требований. Это были очень напряженные отношения, которые навсегда поселили в душе юного Генри ненасытную потребность в самоутверждении. С тех пор он постоянно терзался ощущением, что, каких бы высот он ни достиг, этого все равно будет недостаточно.
Заметные признаки ухудшения здоровья короля породили среди придворных множество разговоров о наследнике. Очередной приступ болезни заставил короля на несколько недель задержаться в замке Уонстед, в гарнизоне Кале, последней принадлежавшей Англии территории на континенте и важном торговом форпосте. Тогда заговорили о том, что «Его Величество король слаб и болен и вряд ли долго проживет». Никто не видел в молодом Генри нового короля, как будто вместе с основателем династии должна была умереть и сама династия27. Все эти разговоры, доходившие до короля, вселяли в него ужас и заставляли ужесточать контроль – вот тогда молодой Генри узнал, насколько хрупка королевская власть и что главное правило монарха – руководствоваться долгом, а не прихотью. Он впервые увидел воочию, как его отец мог править железной рукой, если того требовали обстоятельства; как далеко он мог зайти, балансируя на грани закона, оставаясь при этом в рамках законности. Генри обнаружил, что страх – это проверенный способ управления, подтверждением чему были верные министры короля Ричард Эмпсон и Эдмунд Дадли, которые с помощью шпионов, шантажа, подлогов, угроз и грабительских налогов заставляли молчать оппозицию даже там, где ее не было. Любой, кто осмеливался возразить стареющему Генриху, не только рисковал местом и титулом, но и всем своим имуществом – король стремился разорить и уничтожить всех своих противников. Так молодой Генри усваивал первые уроки правления, которые преподавал ему отец28.
После смерти Артура Екатерина вернулась в Лондон, чтобы поправить здоровье. Пока было непонятно, как быть с ней после того, как она окончательно придет в себя. Однако для ее родителей ответ был очевиден: ее следует выдать замуж за принца Генри. Они уже сталкивались с подобной ситуацией в 1498 году, когда при родах умерла их старшая дочь Изабелла, принцесса Астурийская, супруга короля Португалии Мануэла I. Чтобы сохранить союз с Португалией, они добились разрешения папы римского на брак Мануэла с их младшей дочерью Марией. По их мнению, не было причин, почему бы вновь не прибегнуть к этому решению.
Генриху VII эта идея понравилась. 23 июня 1503 года отредактированный брачный договор был одобрен, и Генрих организовал церемонию, которая выглядела так, словно это было официальное обручение его сына с Екатериной29, с той лишь разницей, что на самом деле