Саммите Земли в Рио-де-Жанейро в 1992 г., когда велись переговоры по Рамочной конвенции ООН об изменении климата (РКИК ООН), несколько развивающихся стран успешно объединились для отстаивания таких принципов, как "общая, но дифференцированная ответственность" (признание исторической роли развитых стран в усугублении последствий изменения климата). Такая модель сотрудничества сохранялась на протяжении нескольких раундов встреч, позволяя развивающимся странам выдвигать выгодные условия в контексте финансирования, наращивания потенциала и целевых показателей сокращения выбросов; например, когда в середине 1990-х годов ужесточались озоновые стандарты, развивающиеся страны сообща заявили, что ужесточение контроля должно зависеть от увеличения финансирования.

Таким образом, кризис легитимности глобальной системы регулирования влечет за собой риск того, что сложившиеся структуры могут быть подорваны, а то и вовсе вытеснены различиями между Севером и Югом или другими конкурирующими региональными механизмами.

Интересно, что глобализация и распространение либеральных ценностей сами по себе позволили поднимающимся державам поставить под угрозу доминирующее положение нескольких стран. После Второй мировой войны идея суверенного равенства стала означать равное представительство государств в международном нормотворчестве. Эта идея многополярности стала важным элементом институциональной легитимности международного управления. Первый саммит БРИК в июне 2009 года. В нем выражалась поддержка "более демократичному и справедливому многополярному мировому порядку». В последующих коммюнике БРИКС, а также в декларациях Движения неприсоединения звучат эти слова. В 2010 г. даже США начали сталкиваться с этой реальностью. Бывший госсекретарь США Хиллари Клинтон во время официального визита в Новую Зеландию отметила, что "мы видим смещение сил в сторону более многополярного мира в противовес модели биполярного мира времен холодной войны».

Даже в то время, когда международные институты медленно реформировались, возникали новые неформальные объединения, свидетельствующие о растущем признании развитыми странами того факта, что новые центры экономической силы в условиях глобализации экономики требуют, чтобы мировые финансовые проблемы решались только коллективно. Важной вехой стало рождение G20 - вскоре после мирового финансового кризиса 1997-99 гг. состав Совета по финансовой стабильности (СФС), Базельского комитета и других ключевых нормотворческих органов был пересмотрен и расширен за счет включения всех стран G20, причем развивающиеся страны были представлены в них впервые.

Однако этот кризис представительства проявляется не только в институтах, управляемых победителями во Второй мировой войне. По мере того как известный нам мир становится все более многополярным и фрагментированным, в XXI веке не появилось четкого шаблона, как решать эти проблемы. Азия сама по себе очень фрагментирована, и несколько держав борются за влияние - Индия, Япония, Китай, Индонезия - все они находятся в состоянии кипящей конкуренции за то, кто будет определять нормы и правила в регионе и его субрегионах. Лидерство в новых азиатских институтах, таких как НБР БРИКС, AIIB или проекты по развитию региональных связей, например BRI, все больше переходит к растущему Китаю, который видит очень мало места для многополярности в Азии, хотя и требует ее в старых институтах и в рамках старого порядка.

Новые державы не просто противостоят устаревшим моделям глобального управления, а вовлечены в сложные отношения с       глобальной экономикой, которые выходят за пределы границ и       характеризуются дублированием ролей и влиянием старых и новых институтов и акторов. Например, рост транснациональных корпораций (ТНК) и организаций гражданского общества имеет далеко идущие последствия для глобального порядка. То, как институты отвечают на эти требования, подводит нас к следующему кризису - коллективному.

 

КРИЗИС КОЛЛЕКТИВА

 

Те же самые институты, которые способствовали распространению глобализации, также создали пространство для распространения власти и полномочий среди различных негосударственных субъектов. Ричард Н. Хаасс, президент Совета по международным отношениям (CFR), утверждает, что «главной характеристикой международных отношений XXI века становится неполярность: в мире доминирует не одно, не два и даже не несколько государств, а десятки акторов, обладающих и осуществляющих различные виды власти».

Не делегированная фрагментация государственной власти может проявляться в различных формах. Наиболее очевидной из них является регионализм: образование АСЕАН или ШОС представляет собой новые институты, созданные по географическому принципу. Однако появление новых заинтересованных сторон, преодолевающих географические границы, представляет собой более сложное явление. К ним относится появление негосударственных акторов: частных субъектов, таких как транснациональные корпорации, неправительственные организации и террористические группировки, такие как "Аль-Каида" и "Исламское государство" (ИГИЛ). Такая диффузия власти не обязательно является нежелательной или неэффективной; в значительной степени она способна устранить некоторые недостатки управления, характерные для нынешнего международного порядка. Однако неясно, есть ли у новых держав желание выдвигать всеобъемлющую международную повестку дня, уникально отличающуюся от повестки дня действующих держав, учитывая, что многие из них еще только "поднимаются" и имеют множество сложных внутренних проблем управления у себя дома. Таким образом, мы имеем опасную ситуацию, когда ни одна держава не может претендовать на легитимность международного порядка, а множество новых и квазидержав не видят в этом ни своих возможностей, ни интересов.

Такие восходящие державы, как Индия, Бразилия, Индонезия и Китай, стремятся поставить под сомнение некоторые аспекты глобальной архитектуры, чтобы приспособить ее к своему росту. Эти державы, по их собственным утверждениям, "не присутствовали" при создании нынешней международной архитектуры. Сегодня различные межрегиональные группировки, такие как G20, БРИКС и АСЕАН, разработали собственную программу управления. Все чаще финансовые потребности азиатских стран для обеспечения экономического роста удовлетворяются азиатскими институтами. Например, Чиангмайская инициатива (ЧМИ), представляющая собой альтернативный источник финансовой поддержки, созданный Ассоциацией государств Юго-Восточной Азии плюс три (АСЕАН+3), которая была организована при поддержке Китая и Японии.

В то время как регионализм является одним из новых коллективов, вовлекаемых в глобальный порядок, заметна и другая сильная тенденция: субнациональные акторы теперь живут в мире, который можно назвать "Вестфалия плюс", где технологии и сама глобализация катализируют и создают организации и субнациональных акторов, таких как города, которые работают с национальными государствами или против них в архитектуре глобального управления.

Если в ХХ веке глобальная политическая экономика базировалась на суверенитете вестфальских национальных государств, то сегодня ее движущей силой являются рыночные силы, определяемые частными транснациональными корпорациями. По мере того как эпицентр управления смещается от государственных моделей, такие ТНК получают все большее влияние на обсуждение и решение глобальных проблем. Все чаще они также определяют масштабы и направление внутренней политики.

На долю 2000 крупнейших компаний в 2019 г. приходилось более 40 трлн. долл. выручки и до 186 трлн. долл. мировых активов. В этих компаниях по всему миру работало 90 млн. человек. Если бы Walmart была страной, то она занимала бы двадцать четвертое место по объему ВВП. Большинство этих ТНК по-прежнему находятся в развитых странах: почти 75% компаний из списка Fortune Global 500 базируются в странах G7. По данным журнала The Economist, на долю транснациональных корпораций (ТНК) приходится 2% всех занятых в мире, но