детский сад, одноклассников, все, что случилось с нами.

Мой разум замер. Почему я не понимала?

Почему мне казалось, что я этого не проживала?

Я скорбела о днях, которые пролетели так быстро.

И о том, что так и не было мною записано.

Жизнь нанесла мне ужасный удар:

                   я оплакивала годы, которые ушли навсегда…

Но вот новый кадр, он возник на экране.

Меня замутило, я была как в тумане.

На фото – один миг, такой же, как в моей памяти:

Семья из пяти человек у кровати.

Кровать – моя, и семья со мной отчего-то.

Я была там – в больнице, а не на старых фото.

А этот мальчик – мой пятилетний сын.

Он хотел быть с мамой, и я хотела быть с ним.

К чему столько слез, скажите на милость?

Я плакала о том, чего лишилась.

Жизнь, которую я хранила в своей памяти,

Оказалась не тем, что было в реальности.

Но я так долго гнала от себя горе,

Что забыла собственную историю.

И тогда она сама отыскала меня.

Мои шрамы поблекли, но остались навсегда.

И в тот же миг мое сердце затрепетало:

может быть, эту боль можно считать подарком?

Может, надо найти новую, прекрасную историю?

Она будет о семье, которая переживает стойко.

Дни, пока аппараты гудят у моей больничной койки?

О домашних заданиях, рассказах о школе

                  и о том, как я обнимала их осторожно,

                                  уворачиваясь от проводов и трубок?

Я смотрела, как они плачут, услышав:

«Часы посещения закончились. Приходите завтра».

Этот стало нашей новой нормой.

Не было больше солнечных дней

                                     и семейных походов в зоопарк.

Но была одна вещь, что помогала нам жить.

В больничной палате всегда было много любви.

Я помню, как целыми днями не утихала боль.

Помню, как лила слезы и молила врачей отпустить меня домой.

Шли месяцы, а я все была худшей мамой на свете.

Я боролась с лживыми голосами,

Но при этом лгала себе тоже.

В памяти скопились годы,

                                   которые я потеряла.

Но ведь все это – я.

Я смотрю на фотографию сына и улыбаюсь.

Это правда, там была я.

Я была там все это время.

Ингар Ламмерс

Глава 2. Считайте, что вам повезло

Худший день в нашей жизни

Благодарность наполняет смыслом наше прошлое, приносит спокойствие сегодня и создает видение завтрашнего дня.

Мелоди Битти

Это был худший день в истории. Собственно, мы так его и назвали, с большой буквы: ХУДШИЙ ДЕНЬ В ИСТОРИИ. Точную дату я никогда не забуду – 19 марта 2007 года.

День начался как обычно: мой муж Алан зашел в свой домашний офис, чтобы закончить работу над бумагами и принять участие в созвоне. За последние годы Алан сильно поднялся по карьерной лестнице и теперь руководил несколькими ресторанами национальной сети. Я слышала из кухни, как он разговаривает со своим начальником по громкой связи. И вдруг до меня донеслось: «сдайте свой ноутбук» и сразу после этого ‒ «выходное пособие».

Через несколько минут Алан вышел из кабинета. Мои опасения подтвердились: должность мужа была ликвидирована – начальник сообщил, что компания сокращает штат: «Спасибо, не обижайтесь, но вы нам больше не нужны». Я обняла Алана. Мое сердце замерло, а мысли, наоборот, понеслись галопом. Что же нам делать? А вдруг мы не сможем выплатить ипотеку? Мы потеряем дом?

– Все будет хорошо, – пообещал он.

– Я знаю, – ответила я.

Но, честно говоря, в тот момент мы сами себе не верили.

Мне хотелось забраться обратно в постель и натянуть одеяло на голову, но нужно было идти на свою работу. Поэтому я быстро приняла душ, оделась и вышла из дома. Через несколько часов после начала смены мне позвонили из клиники. Некоторое время назад я обратилась туда по поводу странных шишек на шее и в подмышках. Хирург удалил одну из них и теперь хотел сообщить результаты биопсии.

– Это лимфома. У вас рак, – буднично заявил он.

– Что?!

Наверное, мне померещилось. Что еще за глупости – он просто не мог такого сказать. Я вела здоровый образ жизни, ела салаты, ходила на пробежки. Какой еще рак?

Хирург повторил диагноз. Он не врал: рак действительно был в моем теле. В моем теле. Дальше доктор принялся рассказывать про дальнейший план лечения, но я уже не слушала его.

По дороге домой я размышляла о том, как замечательно все было до этого дня. Мы с Аланом наслаждались счастливой жизнью в прекрасном пригородном доме во Флориде. Мы любили свою работу, потому что с ее помощью можно было оплачивать путешествия и шикарные ужины. «Конечно, хорошего понемножку, – думала я. – Пришло время расплачиваться за годы счастья». Я представляла себе больничные койки, капельницы с химией, свою лысую голову и прочие печальные перспективы. Я готовилась к тому, что в будущем мне придется либо страдать, либо умереть.

Дома Алан заключил меня в объятия. Я заплакала.

– Когда-нибудь в будущем мы напишем рассказ о сегодняшнем дне, – прошептал он мне на ухо, – и назовем его «Худший день в нашей жизни».

Мы не стали откладывать дело в долгий ящик. Алан начал обзванивать всех знакомых со связями в ресторанном бизнесе. Он без устали отправлял резюме и проходил собеседования на десятки вакансий. Одновременно нам удалось найти блестящего онколога, которая сразу назначила сканирование и другие исследования, чтобы определить стадию и степень тяжести моей болезни. Время шло. Мы очень волновались, но держали себя в руках и старались смотреть вперед с оптимизмом.

В конце концов это принесло свои плоды.

Через несколько месяцев Алану предложили новую должность в процветающей сети ресторанов с отличной зарплатой и потрясающими льготами. Мой онколог завершила обследование, и его результаты оказались более чем обнадеживающими. Она объяснила, что мой рак был «индолентным». Такого слова я не знала.

– Он у вас ленивый, – пояснила она, – не агрессивный, как другие формы. С ним можно справиться. Скорее всего, вы выживете.

Вытерев слезы, я крепко обняла ее.

Время шло быстро, и однажды я спросила Алана, как бы он хотел отметить годовщину «Худшего дня в нашей жизни».