— Хм… как странно.

— Странно?

— У нас немного камер, на входе есть и в холле, но за вчерашний вечер записей не было.

Как блять не было?! По спине пробежал холодок, стиснув челюсти, я едва не зарычала от нахлынувшего испуга.

— Ну, такое бывает, оборудование старое и…

— А номер? На чье имя был снят номер?

Отбросив притворство, я перешла к требовательному тону, чем удивила девушку. Она замешкалась.

— Простите, я ведь…

— Вы можете просто посмотреть, на чье имя снят номер? У меня есть геройское удостоверение, и я бы с удовольствием рассказала вам об истинной причине своего визита, но тогда подвергну вас опасности. Поэтому остановимся на том, что я хочу узнать имя своего друга. Понятно?

Люди привыкли слышать от героев слова поддержки, мотивирующие речи, но никак не грубость. Меня почти трясло от злости. Не будь у меня удостоверения, что тогда? Пришлось бы проникать тайком в базу данных гостиницы? Пришлось бы. Не идти же к Старателю со слезами на глазах и жаловаться на случившееся горе. Нет, нельзя об этом говорить, это моя проблема, а из-за неосмотрительности он решит, что если я не способна постоять за себя, то и Шото не сберегу. Может, он и будет прав. Но…

— Номер был снят не человеком, а от лица компании.

Сначала нахлынуло удивление, а затем на плечи опустилась невидимая тяжесть. Компанией?

— Какой компанией? — не глядя на администратора, холодным тоном уточнила я.

Девушка медлила, явно боялась нагоняя от босса за разглашение конфиденциальных данных. Однако в этом второсортном отеле, который едва тянул на три звезды, это будет не главной проблемой.

— Называется LitCo. Простите, но больше я ничего не могу сказать.

Впервые слышу.

Задумавшись на пару секунд, почувствовала, как в кармане ожил телефон — пришло сообщение. Старик негодует, куда я пропала. Блять. Ни одной спокойной минуты на размышления.

Весь оставшийся день провела как на иголках, особенно неуютно было находиться в офисе, слышать эти радостные возгласы коллег, приветствия в духе «О, Светлячок, что-то ты опять поздно! Новый ухажер?». В их глазах я уже скоро до уровня шлюхи скачусь, наверное. Кто-то относился к этому с иронией, как Жжение, но большинству реально не нравилось, что мне многое сходило с рук. Ой, знаете, мне тоже не нравится. Не нравится быть здесь, работать здесь, быть не в состоянии подолгу отлучаться от Старателя. Мои силы напрямую зависят от него. Неделя разлуки — все, я как выжатый лимон, едва искру могу высечь щелчком пальцев.

Сегодня ничего нового, бумажная работа, во время которой я пыталась найти информацию о компании LitCo, но поверхностный анализ ничего не принес. Пришлось делать запрос в полицию — ответят дай бог к вечеру. К счастью, от агентства Старателя поступает много подобных запросов. К сожалению, кто-то из наших может докопаться, если увидит это.

Весь день на нервах и кофе. К трем часам уже напоминала наркомана во время ломки: кожа бледная, трясет и бросает в холодный пот. Поэтому, оказавшись у ворот академии, я проклинала все на свете. Как я, блять, буду улыбаться и строить из себя обворожительного Светлячка? Нет, это слишком.

Написала Шото, прося передать его классному руководителю извинения, что я не смогу сегодня познакомиться с классом. Оно и ни к чему. Блин, какое дело детишкам до меня? Я не нянькой устраивалась для этих подростков… только для одного.

«Ты сегодня не придешь?» — пришло сообщение в ответ.

«Нет, я уже у ворот. Встретимся на тренировочной площадке, как закончишь. Мне утром показали, где она примерно».

«Ок».

Люблю этого парня, не задает лишних вопросов и не докапывается. Хотя лет пять назад о таком не скажешь, ребенком его многое интересовало, и поскольку Старатель был еще тем родителем, запрещающим видеться с братом и сестрой, а мать находилась на лечении, оставалась только я. Честно говоря, тогда меня это не радовало. Я ненавидела детей мужчины, злорадствовала от понимания, что он собственными руками разрушает свою семью. Как разрушил мою.

К старшим отпрыскам он меня не подпускал из соображений безопасности, в отличие от Шото, который к двенадцати годам неплохо контролировал силу льда, они были не такие способные. Да и Старателю приходилось таскать меня с собой по дому, чтобы присматривать. В пятнадцать мой юношеский максимализм достиг пика, я действительно строила планы отмщения. Но решительности не хватало всерьез навредить хоть кому-то.

А наблюдая за тем, сколь беспощадно Энджи Тодороки тренирует младшего сына, мне стало жаль мальчика. Я видела, как он плакал в детстве, как с тоской наблюдал за братом и сестрой. Когда Старатель обнаружил, что и от моей силы есть толк, он заставлял нас с Шото драться, потому что понял принцип действия моей причуды. Как бы я его не ненавидела, не могла идти против его приказов и воли.

Ненавидела эту семью. Их всех… До такой степени, что подкармливала ненависть Шото. А когда привязалась к этому мальчишке и с ужасом осознала, что сделала… было поздно.

Невовремя я вспомнила об этом, на душе и так кошки скреблись.

От беспокойных мыслей оторвалась, услышав приближающиеся шаги. Набрав в легкие побольше воздуха, словно это хоть чем-то бы помогло, убрала телефон в карман куртки и обернулась на шум.

— Знаешь, учитель Аизава был не в восторге, когда я передал твои слова.

— Могу представить, — поднявшись с земли, я виновато развела руками, — но лучше и вовсе не прийти, чем опять опоздать.

— Нет, не думаю, что это лучше.

И с каких пор он такой серьезный? Но присмотревшись к Шото, убедилась, что его не беспокоило недовольство учителя, он просто доносил до меня сведения. Выглядел довольно уставшим, взгляд прятал и не блистал энтузиазмом, словно пришел на каторгу.

— В чем дело? Сложный день был?

— Нет, — вздохнул парень, сдавая позиции, — просто не уверен, что идея была хорошая.

— Насчет отца не бойся, мы просто проверим связь твоей причуды и моей. Ему не обязательно знать. Я же не собираюсь тренировать тебя или что-то такое, это, скорее, ты мне задницу надерешь.

— Я ведь… не могу использовать пламя. Точнее, не готов, чтобы…

— Хватит уже сомневаться, я от тебя не требую выкладываться на максимум.

Заранее переодевшись в офисе в свой костюм, я могла не опасаться уйти домой в опаленных лоскутах или вовсе без одежды. Скинув с плеч куртку, положила ее на скамейку и осмотрелась. Стадион вполне мог