Она снова все взвесила, пытаясь разобраться, что натворила. Что предположительно натворила. Он на нее напал, а она защищалась? Возможно, но маловероятно. Насколько она помнила, они занимались сексом дважды. И все же нет — похоже, нет. Даже если она вырубилась, это не значит, что она на все согласна. А если провал в памяти скрывает именно это: он хочет продолжения, а она сопротивляется? Они пьяны, оба пьяны в хлам. Он наваливается на нее, он не останавливается, и она бьет его по голове, лицу, спине. Она царапается, его гнев и агрессия нарастают. Ее взгляд падает на разбитую бутылку из-под «Столичной». Возможно, кое-какие осколки валяются на прикроватной тумбочке. Она дотягивается до того самого горлышка, хватает его и бьет насильника, как ножом. Перерезает ему глотку. Мысленным взором она видит свое движение наотмашь и образовавшуюся рану.

А потом она засыпает.

Кэсси пожалела, что утром не пригляделась к телу повнимательнее. Увидела шею Алекса, и с нее хватило. Отметила только, что его глаза закрыты. Не осмотрела его голову, предплечья. Куда еще могло угодить горлышко от бутылки? Неизвестно.

И все же, анализируя вчерашний день, она не представляла, чтобы он пытался принудить ее к сексу, а она сопротивлялась. Господи, да секс в отключке — часть ее жизни! Такое случалось. Слишком часто она просыпалась бок о бок с разными гнусными типами. Она предположила (и от этой мысли ее только сильнее замутило), что скорее позволила бы себя изнасиловать.

Изнасиловать. Она тихо простонала, повторяя в уме ужасное слово.

И пусть она не убивала Алекса Соколова, но она сбежала. Факт остается фактом. У бедняги были родители и друзья, он истек кровью рядом с ней. А она его бросила.

— Ты не в порядке, — прошептала Меган. — Это не похоже на твои прежние, как бы помягче сказать, выходки. Что-то случилось.

— Ничего не случилось.

— Люди не рыдают из-за «ничего».

Прозвенел сигнал: самолет достиг высоты в десять тысяч метров. Плакать больше нельзя. Пора работать. Надо умыться и поправить макияж. Она отстегнула ремень и встала, решив, что будет очаровательной и деловитой — как обычно.

И все же, стоя в маленьком туалете и разглядывая себя в зеркале, она отметила круги под глазами, которые искусно маскировала макияжем; и то, что голубые радужки уже не сияют, как в юности; и то, что их обрамляет сеточка тончайших красных нитей. Следы похмелья. Снова подступили слезы. Она вспомнила, что однажды в детстве сказал ей отец: похорони мертвых и живи дальше. Это случилось за несколько лет до того, как он, пьяный в хлам, снес телефонный столб своим «доджем», на заднем сиденье которого ехала его младшая дочь. Это произошло задолго до того, как он случайно (по крайней мере, Кэсси хотелось так думать) убил себя и двоих подростков. Так уж вышло, что они ехали из Лексингтона по своей полосе, а ее отец, снова пьяный, мчался по встречке.

Он выдал свой отеческий совет, когда ей было восемь. Тогда ее, вопреки надеждам, не перевели в следующий класс балетной школы вместе с двумя подружками. Преподавательница сочла, что Кэсси не готова. Отец пытался ее утешить. Ну что же, сказал он, иногда просто нужно похоронить мертвых и жить дальше.

Сам он, увы, не последовал собственному совету. После кончины жены, матери Кэсси, запил еще сильнее. Но Кэсси так и не забыла и не избыла напутствие, полученное в третьем классе. Она вспомнила его в пятнадцать лет, когда не стало мамы, и в девятнадцать, когда погиб отец. Слова часто приходили ей в голову, когда она прощалась навсегда с мужчиной, которого соблазнила или который соблазнил ее, особенно в те моменты, когда напивалась настолько, что не настаивала на использовании презервативов, которые всегда носила с собой. Правда в том, что в случайном сексе нет ничего беспечного. Когда все получается, он дарит очень острые ощущения. Когда не получается — отвратительное чувство неудовлетворенности. И в любом случае он оставляет в душе отметины. Иногда они похожи на те, что возникают после пьяной отключки. Иногда они другие: насилие не так ярко выражено, но гнетет отвращение к себе.

Однажды она процитировала отцовскую мудрость мужчине, с которым провела ночь. Дело было утром, и они довольно дружески сошлись во мнении, что предыдущая ночь была богопротивной пьяной ошибкой. Они могли бы стать приятелями, им не следовало спать вместе. Ее партнер заметил, что, каким бы мрачным и неуместным ни казался этот совет, ничего другого и не ждешь от человека, назвавшего свою старшую дочь Кассандрой.

Аналогично, в ее алкоголизме уже долгие годы не было ничего беспечного и случайного.

В дверь туалета постучали, раздался голос Меган:

— Кэсси, не хочу тебя доставать, но ты или возьми себя в руки и приступай к работе, или так и скажи, что не можешь. Спрашиваю в последний раз.

Кэсси представила, что именно таким тоном Меган требует у своих дочерей, чтобы те собрались и вели себя прилично. У коллеги было двое красивых детей, муж — консультант по вопросам управления, работавший в Вашингтоне, и прелестный дом в Северной Виргинии. У этой женщины было все. Действительно все.

— Кэсси?

Она расправила плечи и сказала:

— Сейчас выхожу. Почти готова зажигать.

Она торопливо обновила тушь на ресницах и пробежалась по губам новой помадой, купленной в аэропорту. Действовала она быстро, но аккуратно, словно в очередной раз подправляла макияж перед посадкой. По тону помада почти не отличалась от той, что Кэсси потеряла в Дубае. Выходя из кабинки, она поклялась себе, что, если выкрутится из этой истории, больше никогда не будет пить. Никогда.

Она давала себе подобные обещания каждый месяц, но на этот раз — уж на этот раз — она его выполнит.