Ставлю сумку у стены, присаживаюсь на корточки возле девочки.

– Ну-ка, зайчонок, покажи, что у тебя там…

Слава Богу, зайчонок оказывается дисциплинированным и понятливым – покорно убирает полотенце, давая мне нащупать в затылочной области головы шишку. Небольшую, слава Богу.

Свободный стул мгновенно оккупирует мамаша, пристально наблюдая за мной. Доктор, хмыкнув, кладет тонометр на детскую кровать и, пристроив карточку на стенку, начинает писать. Мамаша, поняв намек, делает загадочное движение нижней челюстью и выходит за вторым стулом.

Гематома на ощупь теплая, но ранки нет, светлые волосики ничем не запачканы.

– Голова не болит?

Девочка отрицательно мотает предметом обследования. Да, если бы болела, так бы не трясла…

– В глазах не двоится? Не тошнит?

– Нет…

– А где болит?

– Там, где шишечка.

Все понятно. Обошлось без сотрясения или чего похуже, хотя последнее слово все равно за хирургом стационара.

Офелия Михайловна, расположившись на освободившемся стуле, неторопливо пишет карту вызова. Входит мама с табуреткой в руках, решительно присаживается возле врача.

– Что с ней, доктор?

– Ушиб затылочной области… – начинает Офелия.

– Ясно, она, как упала, сразу затылком стукнулась. Я ей сколько раз говорила, чтобы не баловалась на кровати. Говорила я тебе, зараза такая, или нет? Чем только слушает… У меня аж давление подпрыгнуло. Вот, – мамаша проворно выгребла из ящика какие-то лекарства, – мне ваш участковый назначил принимать нифедипин и адельфан. А утром приняла таблетку, перемерила давление, оно у меня еще выше было. Я приняла лазикс, трижды сходила мочиться, потом снова измерила…

Мы с Михайловной обменялись недоумевающими взглядами.

– Стоп-стоп! – врач остановила мамашу, уже закатывающую рукав халата, явно с намеком на проведение нами тонометрии. – Я не поняла – мы к кому приехали?

– К вам или к ребенку? – поддакнул я.

– Это… ну, к Машке, конечно, – запнулась мать семейства. – Вот, там у нее шишка сзади, я ей полотенце мокрое положила. А потом снова приняла нифедипин, потому что голова кружиться начала. И мне он что-то не помог. А сейчас, до вашего приезда, давление было 150/100.

Ох, этой маме нужно нашим диспетчерам ноги целовать, честное слово. Если бы Офелия на них утром пар не выпустила, сейчас такое бы началось!

– Какое, вы сказали, давление? – глухим от злости голосом переспрашивает врач.

– 150/100.

– И что?

– Как – что? Оно же высокое. Я вот едва по квартире хожу.

– А я с таким вот давлением на вызова езжу, – цедит Офелия. – И всяких двинутых выслушиваю, которые за своими детьми следить не умеют.

– А… эп…

И дыхание в зобу у этой вороны сперло!

– Вы нас для чего вызвали? Ребенок у вас упал? Так мы и будем заниматься ребенком! А свое давление можешь себе знаешь куда засунуть?! Что ты мне своим давлением тычешь? У меня дважды за смену предкризовое состояние бывает, я с нитроглицерина не слезаю – а еще по пятым этажам, как та девочка, бегаю! Мать, называется! Ребенок с разбитой головой сидит, а она мне тут про свое давление долдонит!

– Да вы… да я…, – прорезается голос у мамаши.

– Что – ты? Что – ты? Ты лучше лекарства свои держи в другой комнате, потому что в следующий раз твое дитё таблеток наглотается, а ты и ухом не поведешь!

– Вы… вы… вон! Вон отсюда!

Ребенка вот только жалко. Подбираю с пола игрушечного Карлсона и передвигаюсь, закрывая безобразную сцену от детских глаз.

– Машенька, а это кто?

– Это Карлесон, – шепчет Машенька, все еще ошарашенная происходящим.

– А где он живет?

– На крыше. С Малышом.

– А как он на крышу попадает? Страшно по крышам же лазить.

– У него моторчик сзади. Вот, вы разве не видите? Он кнопочку на животе нажимает – и моторчик жужжит.

Нажимаю – и правда, пластиковый моторчик приходит в движение, больно хватив меня по указательному пальцу, начиная жужжать. Более того, Карлсон радостно выкрикивает, хоть и заедающим, но все же узнаваемым голосом Ливанова: «Я в меру упитанный мужчина в полном расцвете сил!».

Каркающий голос киношного Шерлока Холмса отвлекает орущих друг на друга женщин. Поднимаюсь с колен.

– Доктор, сотрясения мозга нет, всего лишь подкожная гематома[2]. Очаговой симптоматики не выявлено, анизокория[3] и нистагм[4] отсутствуют.

Вот так вот, позаковыристей до понаучнее! Деморализует homo imprudentis[5] моментально. Мамаша осекается, подавленная волной незнакомых слов.

– Значит так! – вклинивается в паузу Офелия Михайловна. – Ребенка нужно показать детскому невропатологу и хирургу, для исключения отсроченной симптоматики ЧМТ[6]. Я предлагаю вам поехать в детскую больницу…

– Никуда я с вами не поеду! – истерически вскрикивает мамаша.

– Ваше дело! И ваш ребенок! Мое слово такое, а решайте дальше сами. Вот, в карте распишитесь.

– Нигде я ничего расписывать не буду! Я… на вас вашем у… кто у вас там? Жалобу напишу!

– Да ты… – вскидывается Офелия.

– Позвольте! – я аккуратно влезаю между ними, оттесняя мамашу в коридор и закрываю за собой дверь.

– Пустите!

– Я вас и не держу. Послушайте меня – прежде чем жаловаться.

– Что?

Я оглядываю прихожую. Обои местами выцвели, местами подраны собачьими когтями, на полу затертый до неузнаваемости рисунка линолеум. Вопиющая беднота квартиры матери-одиночки. Напротив вешалки прибита полка со стоящим на ней дешевым дисковым телефоном. Рядом с ним горделиво соседствует серебристо блестящая сотовая Nokia, создавая режущий глаз контраст.

– Что же вы так? – говорю. – Сотовые телефоны за десять тысяч покупаете, а ребенка в таком свинарнике воспитываете?

– Какое ваше собачье дело? Я вас…

– Не надо нас, милая женщина. Подумайте о том, что палка может оказаться о двух концах. И тогда встанет вопрос о том, кого она больнее стукнет.

– Вы мне что, угрожаете? Норма-ально! Хорошая у нас “Скорая помощь”, нечего сказать! Вызывала врачей, а тут бандиты приехали какие-то! Ну, ничего, я вашему начальству все разъясню, и про стерву эту вашу в халате и про вас тоже! Вы у меня с работы вмиг повылетаете!

– Понимаете, в чем дело… – я нарочито лениво тяну слова. – Такую травму трудно заработать, упав с кровати.

– Что?

– Если бы она упала с такой высоты, было бы сотрясение головного мозга. Или – что еще хуже – ушиб его же. А гематомка у нее на голове небольшая, больше похожая на ту, которая остается от удара по голове кулаком.

– Да вы что такое несете?!

– Свидетелей не было, – совсем тихо говорю я. – Как она упала – никто не видел. Поэтому и доказать вам это будет сложновато.

– Где доказать?

– А в суде. Знаете, в Уголовном кодексе