И он был прав. Поздно вечером накануне немецкие диверсанты, обряженные в польскую военную форму, захватили радиостанцию в Гляйвице (современный Гливице в польской Силезии, а в ту пору германский город у польской границы) и вышли в эфир с воззванием на польском языке под шум стрельбы. Даже BBC не преминула той же ночью оповестить англоязычных слушателей о «нападении поляков» на Германию. Хитрость удалась на славу и послужила оправданием «ответного» вторжения{81}.

В 5:11 того утра[10] Гитлер выступил с прокламацией, гулким эхом разнесшейся по всему миру. Фюрер обвинил поляков в притеснении немцев и недоговороспособности, что, по его словам, не оставляло перед Германией иного выбора, кроме как «отныне и впредь силе противопоставить силу»{82}.

Не успел Элиаху уговорить сына вернуться в постель досматривать утренние сны, как по всей Варшаве взвыли сирены воздушной тревоги. Затем город ненадолго окутал густой серый туман и низкие серые тучи, на некоторое время защитившие город от внезапных воздушных налетов{83}. Но не от новой реальности, в которой оказались Вишни и еще 1,3 миллиона варшавян, как, впрочем, и превеликое множество жителей всего мира{84}.

Глава 3

«Блефует?»

Самое время радоваться, казалось бы…

Циппи с Тибором были помолвлены, а тут вместо долгожданной свадьбы такое. Дело было в 1938 году, мир вокруг уже посыпался карточным домиком, реальность стала совсем мутной и расплывчатой, – но отчаянная пара продолжала строить смелые планы на совместное будущее.

Скоропостижно скончалась бабушка невесты Юлия. Умерла она мирно и без мучений в возрасте 72 лет. Вот только Циппи разом лишилась и твердой опоры, и самой горячей поклонницы ее таланта, и образца для подражания… Бабушка Юлия столь многому ее научила – и вдруг нет ее.

Когда одиннадцатью годами ранее умерла мать Циппи, именно Юлия показала внучке, что жизнь не останавливается, чтобы переварить горе, – вот и им, женщинам, это не пристало. Юлия, всегда оживленная и любопытная, запойная читательница книг и газет, падкая до новых знаний и новых знакомств{85}, привила все эти пристрастия и внучке. Циппи будет помнить и чтить ее. Она пронесет светлую память о бабушке через всю свою жизнь. По крайней мере, Юлия будет избавлена от мучительного зрелища крушения надежд на их многообещающее будущее в Братиславе.

Взлет Гитлера поставил под угрозу само существование Чехословакии. Наци положили глаз на Судетскую область на севере страны, где проживало около 2,8 миллиона этнических немцев{86}. Под предлогом их защиты от притеснений Германия совершила вооруженное вторжение на территорию суверенной Чехословакии.

В отличие от большинства восточноевропейских стран, безропотно признавших фашистов, правительство Чехословацкой республики сдаваться не собиралось. Ответом на попытку Гитлера под угрозой применения силы принудить Прагу к сдаче Судет стало решительное «нет» и объявление мобилизации мужчин в возрасте до сорока лет, чего Гитлер никак не ожидал. Вермахт вынужденно отступил. Еще летом того года журнал Fortune злорадно дивился тому, что «маленькая Чехословакия, анклав демократии в сердце автократической Центральной Европы, восстала против Гитлера и вскрыла, что он блефует»{87}. В сентябре премьер-министр Чехословакии, генерал армии Ян Сыровы, вернув себе по совместительству пост министра обороны, прямо заявил, что считает вооруженные силы Чехословакии одними из сильнейших в Европе, и пообещал, что они будут «стоять на защите наших свобод до самого конца».

Увы, конец этой кажущейся твердыни оказался ближе, чем представлялось кому бы то ни было. При всей ее мощи чехословацкой армии было не устоять против военной машины гитлеровского вермахта без западной помощи. А вместо помощи случилось, по сути, предательство: 30 сентября 1938 года Германия, Италия, Великобритания и Франция подписали Мюнхенское соглашение, предусматривавшее передачу Судетской области Германии.

Генерал Сыровы снова выступил с обращением к нации, но на этот раз, увы, с разбитым сердцем. Ему не оставили выбора, сокрушался он. Ведь Чехословакия, как ни крути, «маленькая страна» с ограниченными собственными возможностями. Чехословацкое правительство вынудили принять условия Мюнхенского соглашения, включая передачу Судетской области Германии.

Окрыленный Гитлер принялся кромсать пирог дальше и пробивать идею «независимой» Словакии. Ведь единая Чехословакия теперь и так рассыпа́лась на глазах: президент Эдвард Бенеш подал в отставку и сбежал из Праги в Париж, бросив страну на генерала Сыровы, оставшегося за врио главы распадающегося государства[11]; потоки дезертиров (как чешских, так и словацких) наводнили сопредельные восточноевропейские страны{88}. А самые продвинутые чехословацкие эмигранты добрались до Великобритании[12].

Зловещая туча нацизма сгущалась и зримо надвигалась, угрожая застить все. Одно за другим захлопывались окна свобод и возможностей, коих при жизни бабушки Юлии было, казалось, чуть ли не в избытке. В ноябре 1938 года Братиславский университет отчислил полтысячи студентов-евреев под предлогом их якобы «коммунистических» убеждений{89}. Циппи, можно сказать, улизнула на последнем поезде, успев получить свой диплом профессионального графического дизайнера, и была преисполнена решимости стать первой в городе женщиной, открывшей собственное дело в этой области{90}.

Слишком многие евреи все еще отказывались верить в то, что ужасы разгулявшегося по всей Восточной Европе нацизма доберутся и до них. Но скрытые токи антисемитизма, веками пронизывавшие регион, день ото дня лишь усиливались. Еще недавно ареал гонений на евреев ограничивался селами да небольшими местечками, а теперь акции устрашения и пропаганда сделали свое дело, и оголтелый антисемитизм перекинулся и на крупные города с их, казалось бы, культурным и образованным населением.

Антисемитские настроения быстро охватили словаков, а те, что помоложе, с охотой влились в ряды Глинковой гвардии (ГГ), боевого крыла Словацкой народной партии, получившего свое имя в честь основателя СНП, католического священника Андрея Глинки[13]. Партийная газета Slovák вполне оправдывала действия ГГ: «Мы имели и имеем все основания не только взирать на евреев с неприязнью на грани отвращения из-за их дурного вкуса, но и справедливо винить их во всех тех катастрофических бедах и напастях, которые они навлекли на нашу страну»{91}.

От улиц Братиславы чем дальше, тем больше пасло зловонием Европы времен Первой мировой: еврейские лавки громили; женщины по вечерам боялись выйти на улицу без провожатых… Глинковы гвардейцы заполонили город, как тараканы, будучи при этом опереточной пародией на итальянских чернорубашечников, за неимением униформы, черных сапог с галифе и пилоток с золотой окантовкой и кисточкой{92}. Как-то вечером одна подруга Циппи едва унесла ноги с улицы, отделавшись разбитым носом,