- Даю напряжение! Начинаем!

Порфирий Фомич открыл было рот для протеста. Темень подвала прорезалась снопом искр. Они мелькали постоянно, выхватывая из тени сосредоточенное лицо экспериментатора, придавая ему нечто демоническое.

Затрещал прерыватель, подавая электрические волны на катушку Румкорфа, она принялась гудеть потревоженным ульем.

- Не шевелите рукой!

Столичный гость ощутил, как тело пронзили тысячи игл, не болезненно и даже немного приятно, но слишком уж неожиданно.

- Вот и всё, милейший.

Молнии исчезли, повинуясь своему повелителю. Невидимая в чернильной тьме рука вытащила подставку из-под правой ладони, через минуту загорелся свет. Порфирий Фомич перевёл дух с нескрываемым облегчением.

- Великодушно прошу простить, найдёте дорогу наверх? Конрад покажет вам усадьбу, а я потороплюсь обработать фотографию.

Профессор не заставил просить себя дважды, а вечером в том же переполненном книгами кабинете и не без внутреннего трепета взял фото в руки.

- Это моя рука, Яков Оттонович?

- А вы присмотритесь внимательно.

Действительно, на третьем и четвёртом пальце среди светлых точек отчётливо видна линия сабельного удара, память о происшествии молодости. Верно, и безымянный палец искривлён – кость срослась неровно. Но мизинец, обрубленный посерёдке лет тридцать тому, цел на всю первоначальную длину, лишь его кончик бледен!

- Я сражён! Вы доказали, что особый вид биоплазмы существует! Отпечаток моей души виден благодаря эмиссии флюидов биополя…

- Избавьте меня от сих гипотез, сударь. Я сфотографировал животное электричество вашего тела и не знаю ни малейших доказательств, что оно имеет отношение к бессмертной душе, дарованной Богом. Меня же другое волнует, - Иодко забрал снимок и погрузился в него взглядом. – Ваша рука помнит об утраченном пальце. Если насытить её электричеством до прежней меры, фаланга вырастет вновь?

- Вы так считаете?

- К прискорбию, опытового подтверждения данной гипотезе нет. Но я работаю и смиренно надеюсь, что результат не заставит себя ждать.

***

Литовско-Белорусская Республика, 1919 год

Над-Нёман оставили в покое иностранные военные. Вместо них появился другой оккупант – запустение.

Не только вокруг ограды усадебного дома, но и вплотную под окнами разрослась трава. У ворот её прошлогодние сухие стебли до половины скрыли ломаную повозку. Тележное колесо, брошенное среди подъездной дорожки, было отнюдь не единственным мусором, украсившим двор, некогда содержавшийся в порядке, которому позавидовали бы и немецкие педанты. Снег растаял в конце марта, обнажив укрытые им до времени неприглядные подробности.

В общую картину упадка живописно вписалась группа непрошенных гостей, чей вид был столь же уныл, как и дворовый пейзаж. Последние крохи робости перед панами не позволили ворваться в дом подобно стае саранчи. Им навстречу вышел сын покойного владельца.

- Стало быть, запасов зерна не имеете, господа хорошие. Германским и поляцким панам поспешили отдать? А трудовому народу? Шиш!

- Генрик, кто эти люди?

Конрад Наркевич-Иодко также ступил на крыльцо, где его брат пробовал урезонить полудюжину мужиков. Двое из них ввалились с плохонькими ружьишками, у остальных – топоры, воткнутые топорищами за армяки. Самый звероватый с виду вытащил его и нарочито медленно погладил по обуху.

- Представились комитетом бедноты из Песчаного. Требуют пшеницу на посевную, будто у нас хоть зёрнышко осталось.

- А то не? Сколько кровушки выпили, паны клятые! Давайте серебро столовое, шо у вас там ёсць.

Говоривший, узкоплечий парень с бугристым тёмным лицом шагнул на ступени. Пятеро его товарищей подпёрли сзади, приговаривая: кончилось ваше время, открывайте закрома!

Старший из братьев презрительно глянул на босоту, отодвинул Генрика и спросил у предводителя.

- Так, пан оборванец. А мандат уездных властей вы имеете? Ежели просто грабители, разговор короткий.

Из кармана серого френча он вынул руку с «Наганом». Ствол упёрся в лоб искателю бедняцкой правды, сухо щёлкнул взводимый курок. Заметив, что сельские пролетарии не отступили, Конрад прибавил:

- В барабане семь патронов, вас шестеро – одному повторю на закуску. Как врач заявляю – наделаю дырок там, где ни один коновал не заштопает. Ну!

Передний зло зыркнул и ступил назад. Его рябой низкорослый сосед засуетился вдруг и потянул из-за пазухи смятую бумажку.

- Как же, вот он мандат! С печатью, всё по полному праву.

Конрад брезгливо глянул на писульку.

- Вижу – комитет бедноты Песочного. А где написано, что «Над-Нёман» входит в вашу юрисдикцию? Что составляет компетенцию? Где полномочия реквизировать фураж и продовольствие? Экспроприировать имущество? Стало быть – грабители вы. Считаю до трёх и начинаю отстреливать по одному. Раз, два…

- Не части, барин, - комбедовцы мелкими шажками попятились к воротам. Из потока непонятных панских слов они уяснили, что бумажка от пули не защищает. Самый борзый – узкоплечий предводитель – у выездной брамы оглянулся, бросив угрозу вернуться и разобраться.

Генрик плотнее запахнул пальтишко.

- Вшистко едно, брат. Сегодня прогнали – а дальше? Они и правда вернутся. Работать не умеют и не хотят, знают только отнять и поделить. Не будет нам жизни в Над-Нёмане. Давно запамятовали отцовскую заботу и бесплатное лечение. А как он солдат из Минска в третьем году вызывал – помнят.

Конрад спрятал револьвер в карман. По его лицу трудно понять – рад ли, что обошлось без крови, или готов