— Сыграем еще одну, — произнес он с расстановкой через некоторое время.

Все забросали их вопросами, гадая, кто же победитель. Ван сложил фигуры и предложил Дылде сыграть партию вслепую. Тот, подумав, согласился. Они стали по очереди называть ходы. Многие, видя, что за такой игрой им не уследить, слишком сложно, почесав затылки, стали расходиться, захватив с собой масляные коптилки. Комната наполовину утонула во мраке.

С улицы повеяло прохладой, и я предложил Вану одеться, но он словно не слышал. Я устал и сел на кровать, рассматривая лица болельщиков, потом перевел взгляд на Дылду и Вана, они показались мне какими-то диковинными существами. Ван сидел, обхватив руками колени, с глубоко обозначившимися под ключицами впадинами, и, уставившись на неровный свет коптилки, время от времени убивал на себе комара. Дылда так изогнулся, что его длинные ноги уперлись ему в грудь, и прикрыл ладонью лицо, нервно перебирая пальцами.

— Запутался, не помню, — вдруг с коротким смешком сказал он, отняв руку от лица, и расставил фигуры для новой партии. Вскоре, однако, сказал:

— Поднебесная у твоих ног. У кого ты учился играть в шахматы?

— У людей Поднебесной, — отшутился Ван.

— Здорово, здорово, ты здорово играешь!

Все с облегчением засмеялись, разрешив наконец загадку этого матча.

— Здесь нет настоящих игроков, не с кем сразиться, — сказал Дылда. — Я рад встрече с тобой, будем друзьями.

— Мне бы хотелось познакомиться с твоим отцом, — произнес Ван.

— Конечно, конечно, я ведь не профессионал. Решено, ты примешь участие в районных соревнованиях.

— Каких соревнованиях? — не понял Ван.

— В районе готовится спортивная олимпиада и шахматный турнир. Я все улажу через секретаря райкома по вопросам культуры и образования, он из нашего города, знает отца. Когда я ехал сюда, в госхоз, отец дал мне к нему письмо, и он согласился помочь, предложив заняться баскетом, этой дикой игрой, которая не сулит ничего, кроме физических травм! От него-то я и узнал об олимпиаде. Он написал, что надо пройти отборочные соревнования у себя на ферме и что в случае победы в районе мне будет легче вырваться из этой дыры. А тебе с твоим мастерством обыграть всех в бригаде — раз плюнуть. Когда вернешься к себе, похлопочи, чтоб тебя включили в список участников турнира, а там ты наверняка пройдешь.

Ван Ишэн был на седьмом небе. Он стал одеваться, снова поразив меня своей худобой. К полуночи все разошлись, остались только четверо обитателей этой комнаты и Ван с Дылдой.

Дылда сбегал к себе и, вернувшись, разложил на кровати лакомства: шесть плиточек шоколада, полпакета сухого молока и полкило белой вермишели. Мы мигом слопали шоколад и долго облизывали губы.

— Никогда не ел ничего подобного! — воскликнул Ван Ишэн. — И горький, и сладкий!

Затем мы выпили, громко причмокивая, разведенное горячей водой сухое молоко, и я занялся вермишелью. Быстро развел огонь, вскипятил воду и, бросив в кастрюлю все содержимое пакета, посетовал, что нет приправы.

— У меня осталась соевая паста, — тут же откликнулся Дылда.

— Как? Ты же сказал, что принес последнюю!

— Ради такого случая попробую поискать, — растерянно пробормотал Дылда, — ведь у нас Ван Ишэн.

Закурив после еды, мы дружно выразили удивление по поводу того, что Дылда так ловко заначил столько добра. Дылда стал клятвенно уверять, что на сей раз это действительно его последние припасы. Поднялся шум, кто-то вызвался пойти проверить, но Ван сказал:

— Нечего галдеть, его продукты принадлежат ему, а он молодец, по-хозяйски расходовал то, что привез с собой. Скажи, Ни Бинь, — перевел он разговор, — когда начнутся соревнования?

— Через полгода, не раньше.

— Ладно, пора спать, — сказал я. — Завтра поговорим.

Мы вышли проводить Дылду.

— Хороший парень, — вздохнул Ван, глядя ему вслед.

Ван погостил у меня еще денек, а на третье утро собрался уходить. Пришел Дылда, в рваной одежде, с мотыгой на плече.

— Мы еще встретимся, — сказал он, пожимая Вану руку.

Все долго махали Вану, стоя на склоне горы. А я спустился с ним вниз и, прощаясь возле ущелья, попросил обязательно сообщить, если у него будут какие-нибудь затруднения, и снова заехать к нам. Ван поправил лямки рюкзака и быстро зашагал по дороге, поднимая пыль. От резких порывов ветра одежда его липла к тощему как скелет телу.

III

После ухода Ван Ишэна мы часто с удовольствием вспоминали о том, с какой легкостью он обыграл в шахматы Дылду. Я рассказал о его тяжелой жизни.

— Отец говорил: «Все знаменитые ученые из бедных семей», — сказал Дылда. — Еще он говорил, что наш род ведет свое начало от юаньского Ни Юньлиня, богача и владельца роскошного дома. В годы войны и смуты он разорился, распродал все, что осталось, и пошел бродить по белу свету. Он находил приют то в заброшенных деревнях, то в захудалых харчевнях — словом, где придется. Зато сколько замечательных людей повидал он во время странствий! У одного безродного деревенского шахматиста научился играть в шахматы. Теперь Ни Юньлинь известен как один из четырех великих юаньских мастеров поэзии, каллиграфии и живописи, но мало кто знает, что он был вдобавок и прекрасным шахматистом. Позднее, когда он увлекся чаньской школой буддизма[9], он привнес в нее традицию шахматной игры и даже основал свою школу. Ее секреты в нашей семье передаются из поколения в поколение. Не знаю, к какой школе принадлежит Ван Ишэн, но он, несомненно, мастер высокого класса.

Мы понятия не имели ни о каком Ни Юньлине и не очень верили хвастливой болтовне Дылды. В шахматах, что и говорить, он кое-что смыслил, но Ван в два счета разделался с ним. Ван был из такой же бедной городской семьи, как и большинство из нас, знал нужду и горе, и не удивительно, что именно ему мы отдавали свои симпатии.

Прошло полгода, от Ван Ишэна не было ни слуху ни духу… На мое письмо он не ответил, и ребята стали уговаривать меня пойти к нему. Но я так и не собрался. Мешали разные дела, да и дороги были небезопасны: ребята с ферм часто устраивали драки и потасовки, пуская в ход огнестрельное оружие.

Однажды Дылда сообщил, что он уже включен в список участников шахматного турнира и через день-другой отправляется на центральную усадьбу госхоза. Он поинтересовался, нет ли новостей от Ван Ишэна. Мы по-прежнему ничего не знали о нем, но, уверенные, что он непременно будет на состязаниях, отпросились под разными предлогами и тоже пошли туда.

Центральная усадьба