Любопытно, что психологический портрет Колчака внешне довольно схож с образом императора Павла I – рыцаря на троне. Оба – люди нервные, но не злые, оба – идеалисты, наконец, оба – преданные и злодейски убитые. Как справедливо заметил белогвардейский православный историк Антон Керсновский, трагедия Павла I состоит в том, что он родился не в свое время, ибо XVIII век весьма отличался от XII, а Российская империя – от Иерусалимского королевства. Эти слова можно отнести и к Колчаку, против которого сражался не благородный иноверец Саладин, а лишенные элементарных представлений о чести, но жаждавшие власти циники-убийцы. Благородный рыцарь оказался бессилен против них.

В этой связи примечательна реакция адмирала в одном из писем на вопрос Софьи Васильевны по поводу ее статуса как супруги Верховного правителя: «Мне странно читать в твоих письмах, что ты спрашиваешь меня о представительстве и каком-то положении своем как жены Верховного правителя. Я прошу тебя уяснить, как я сам понимаю свое положение и свои задачи. Они определяются старинным рыцарским девизом короля Иоанна, павшего в битве при Креси: "Я служу"»[17].

Далее Колчак пишет о своей главной цели, перефразируя Суворова: «Я начну с уничтожения большевизма, а дальше – как будет угодно Господу Богу!.. Когда Родина и ее благо потребуют, чтобы я кому-либо подчинился, я это сделаю без колебаний, ибо личных целей и стремлений у меня нет и своего положения я никогда с ним не связывал. Моя сила в полном презрении к личным целям… У меня почти нет личной жизни, пока я не кончу или не получу возможности прервать своего служения Родине». Примерно те же слова адмирал произнес во время допроса, отвечая на вопрос о своем отношении к монархии – он служил ей, потому что дал присягу.

В беседе с главноуправляющим делами Верховного правителя Г.К. Гинсом Колчак откровенно говорил о своем приказе начальникам частей расстреливать всех пленных коммунистов. «Или они нас, – сказал адмирал, – или мы их», – и привел в пример беспощадную войну Алой и Белой Розы (любопытно, что, касаясь каких-то своих взглядов или политических решений, Колчак постоянно ссылался на прецеденты не российской, а западной истории). Не следует судить адмирала за этот приказ с позиций XXI столетия. В значительной части большевики были нелюдями, совлекшими с себя образ человеческий, они более всего были похожи на бешеных псов, вырвавшихся из загона на свободу, и Колчак видел, еще в бытность свою командующим Черноморским флотом, их демонический лик. Кроме того, из Ветхого Завета известно о жестокой расправе израильтян с язычниками, поклонявшимися в буквальном смысле слова сатане в лице Ваала, требовавшего себе человеческих жертв, прежде всего младенцев. Большевики также не гнушались убийством детей, женщин и стариков. И это было их государственной политикой. У белых же самочинные картельные действия отдельных частей против мирного населения не находили поддержки у высших властей и неизменно ими осуждались.

В ситуации бескомпромиссной борьбы с коммунистами было бы естественно ожидать провозглашения адмиралом как православным христианином (несмотря на свое увлечение Востоком, Колчак никогда не отрекался от Христа) крестового похода против советской власти, а от Патриарха Тихона – благословения Колчака, пускай и тайного, на борьбу с богоборцами. Но получил ли Верховный правитель благословение Церкви в лице ее предстоятеля? На этот счет существуют два мнения.

В православно-монархических кругах верят в то, что в январе 1919 года Патриарх благословил Верховного правителя на борьбу с красными и отправил ему письмо, призвав сражаться с коммунистами.

А.В. Колчак, 1919 г.

Прочитав письмо святителя Тихона, адмирал якобы сказал: «Я знаю, что есть меч государства, ланцет хирурга. Я чувствую, что самый сильный меч духовный, который и будет непобедимой силой в крестовом походе против чудовища насилия!» Произнес ли Колчак на самом деле такие слова? Знакомство с воспоминаниями об адмирале, его письмами и дневниками, документами, повествующими о его военной и государственной деятельности, наводят на мысль, что нет. Сама стилистика выступлений Колчака, его манера говорить были иными. Он вообще мало рассуждал о религиозном характере противостояния большевикам, они для него скорее немецкие наемники, шайка ничтожных уголовников, поэтому в борьбе с ними нужны прежде всего боеспособная армия и отлаженный государственный механизм, а не религиозная идея. Во всяком случае, об этом говорил сам адмирал в феврале 1919 года в Екатеринбурге во время встречи с общественными деятелями, духовенством и союзными офицерами. О духовном мече – ни слова.

Нужно также учитывать, что в красной столице Патриарх находился под неусыпным контролем богоборцев, державших его под домашним арестом и устраивавших время от времени ему допросы. Характер ответов святителя Тихона указывает на его стремление сохранить политический нейтралитет Церкви в братоубийственной Смуте. В своем послании от 18 марта 1918 года Патриарх обратился с призывом о прекращении Гражданской войны, а в октябре 1919 года, когда деникинские войска взяли Орел и подходили к Москве, заявил о невмешательстве священнослужителей в политическую борьбу.

Существует гипотеза, что Патриарх передал благословение Колчаку через епископа Нестора Камчатского. Однако на допросах в ЧК святитель прямо заявлял о том, что никакого благословения Колчаку с епископом Нестором он не посылал да и послать не мог, поскольку епископ Нестор покинул Москву еще в начале сентября 1918 года (Колчак станет Верховным правителем только через пару месяцев). С тех пор Патриарх его не видел.

Кроме того, ответы Патриарха на допросах в ЧК убедительно свидетельствуют о его нейтральной позиции и о том, что никакого благословения лично адмиралу и Белому движению в его лице он не давал. К слову, не получил патриаршего благословения и Деникин. Весной 1918 года известный церковный деятель князь Трубецкой посетил Патриарха перед отъездом на Белый юг. Позже он вспоминал: «Я не просил разрешения Патриарха передать его благословение войскам Добровольческой армии, и Святейшему Тихону не пришлось мне в этом отказывать, но я просил разрешения Его Святейшества передать от его имени благословение лично одному из видных участников Белого движения при условии соблюдения полной тайны. Патриарх, однако, не счел и это для себя возможным».

Таким образом, на современном этапе разговоры о тайном благословении Белого движения не имеют под собой достаточно прочных оснований ни для подтверждения, ни для опровержения.

Но каковы же были внутренние симпатии святителя Тихона, молился ли он келейно за Белое движение, просил ли Господа даровать победу Верховному правителю? Думается, что да (более подробно об этом сказано в главе «За Веру и