Девка была красива, не отнять. И умела выгодно свою красоту показать. На её шее сияло и переливалось гранями ярко-алого камня ожерелье-воротник. Она видимо вошла несколько минут назад и слышала слова матушки. Гульниза попыталась прикрыть меня собой.

Но я расценила это явление, как самый первый бой. Сейчас у меня была возможность если не отстоять свой статус, то хотя бы намекнуть на некоторые правила в отношении себя. Вспомнила кучу вот таких же молоденьких девиц со смазливыми мордашками и полоской кружевных чулок, выглядывающих из-под излишне коротких юбок, рвущихся на собеседование к Юсупову, причем именно к нему. Что ж. Мне не привыкать осаживать таких, как эта красавица.

– Вам, девушка, назначено? Или вас приглашали? – спросила уже уверенным голосом. – Или я что-то не поняла, и вы из обслуживающей прислуги и торопитесь убраться или забрать грязное бельё в стирку?

– Я не прислуга, я любимая наложница нашего повелителя. Абилейна. Разве вы не помните? Я услышала, что вы пришли в себя, и поспешила выразить свою радость. – Говорила красавица громко, с акцентами в нужных местах, и, наверное, будь мне двадцать, или будь я влюблена в этого омана, я бы растерялась.

Но мне тридцать пять, и я за мужчину, которого любила, не стала развязывать войну, а уж за омана и подавно.

– Так спешили, что забыли одеться? Или перепутали меня с оманом и спешили в мою спальню, теряя части одежды по дороге? – матушка еле сдерживала смех, Фарли смотрела на меня со счастливым удивлением, а вот девушку буквально перекосило, моментально исказив красивое лицо. И тут меня выручили воспоминания самой Ираидалы. – Вас, любимая наложница вашего повелителя, видимо так торопились выслать из нижнего гарема, что даже обязательное обучение не успели начать. Запомните, прежде чем войти в чью-то комнату, нужно постучать или попросить о вас доложить, и, дождавшись позволения войти, заходить. Я не позволяла.

– Вы выгоняете меня из комнаты? – с каким то неверием в голосе спросила она.

– Конечно же, нет. Я просто вежливо сообщаю, что в данный момент у меня нет времени, чтобы потратить на тебя. Поэтому принять тебя не могу. Свои поздравления можешь написать и передать мне письмом. Если, конечно, ты умеешь писать. – Ответила ей. – Девушки, покажите нашей любимой наложнице, как выйти за дверь.

Фарли и Гульниза, словно только этого и ждали, и, настойчиво подталкивая, развернули Абилейну к порогу. Та настолько растерялась, что позволила себя вытолкать за дверь.

– Она нажалуется ...тому, кого в твоём присутствии лучше не называть. – Усмехнулась матушка.

– К его возвращению она, скорее всего, уже забудет об этом. – Отмахнулась я.

– Это вряд-ли. Слышала смешки за порогом? Ты выставила её посмешищем. Слуги пришли сюда ради зрелища, хотели увидеть, как едва пришедшая в себя лари получает пощёчины от любимицы омана и рыдает, а увидели, как легко ты превратила причину гордости этой наложницы в причину для насмешек. – Объяснила мне матушка Вали́. – По дворцу пойдут пересуды. И она в этих разговорах будет выставлена, как дура, что не умеет себя вести. Она этого не забудет.

– Захочет пожаловаться, найдёт кучу поводов. Этот не самый худший. То-то оман порадуется, выслушивая от наложницы о бабьих склоках. – Улыбнулась я. – А пока я хотела бы узнать, мне уже можно привести себя в порядок?

– Конечно, я бы сказала, что нужно. И нужно хоть чуть-чуть поесть. Я прослежу, чтобы приготовили лёгкий бульон и подсушили хлеб.– Заверила меня матушка. – Пожалуй, задержусь ка я на пару недель. Прости уж старухе её любопытство.

Пожилая целительница улыбнулась мне и вышла из комнаты. А я приступила к сложной задаче. Вернуть себе нормальное состояние и начать расхаживаться после длительной болезни и лежания в постели. Поднялась я при помощи Фарли. И держась за её руку, медленно делала круг по комнате.

Тело с каждым шагом словно наливалось силой, вспоминая прелесть движения. Я осматривалась, привыкая к новому для себя месту.

Комната с очень странной планировкой. Во-первых, она имела форму восьмигранника. Напротив двери было окно. Точнее эркер с тремя окнами, одно большое по центру, два более узких по бокам. Одна, невысокая ступенька отделяла его от пола, а дальше был полукруглый диван, заваленный подушками. По бокам от двери было два прохода, как я знала из воспоминаний Ираидалы, в гардеробную и купальню.

Если между окном и дверью провести прямую линию, то перпендикулярно этой линии, на противоположных сторонах было ещё два больших углубления в стенах. В одном располагалась кровать. Хотя сложно назвать это кроватью. Одна такая же, как и в эркере, ступенька, а потом, на высокой платформе лежал высокий матрас. По углам высились столбики и, наверное, тут должен быть балдахин. Но его не было.

Стены щеголяли ничем не прикрытым камнем. На противоположной стороне на такой же ступеньке, отделяющей углубление от пола всей комнаты, стоял большой стол-секретер и несколько шкафов, забитых книгами. И простой деревянный стул. Хорошо хоть пол был прикрыт пусть и потёртым, но ковром.

И это было вторым, что бросалось в глаза. Да уж, оман явно не баловал лари Ираидалу. Впрочем, лари Ираидала это теперь я, и пора уже перестать отделять себя от этого имени. Так что, это меня явно не баловал оман.

Между окном и своеобразным кабинетом был камин. С другой стороны шкаф с кучей ящиков и столешницей, напоминающий буфет. Судя по тому, что на столешнице стоял поднос с чайником, кувшином с водой и чашки, это именно он и был. Отлично, здесь ещё и отопление, как в средневековье.

Подошла к столу. Книги, тетрадки... Ираидала тщательно вела что-то похожее на бухгалтерию. Все её расходы были помечены. В начале толстой и большой тетрадки, настоящий гроссбух, было три графы, содержание, подарки, расходы. Уже с середины только две. Содержание и расход. А Ираидала была не так проста, как казалась окружающим. Точнее, она была способна не только на то, чтобы лить слёзы о равнодушном к ней мужике.

Львиная доля её содержания уходила на содержание кверхов. Как я вспомнила, такие дома ветеранов для тех, кто служил в корпусах "бессмертных" и пострадал на войне, а ухаживать и заботиться о них, было некому. Ираидала вполне могла тратить эти средства на себя любимую, но она продолжала жить в комнате с голыми стенами и потёртым чуть ли не до белых пятен ковром, зато ежемесячно отдавала деньги бывшим воинам.

Закрыла тетрадь, от хлопнувшей обложки взвилась пыль.

– Нужен веник и тряпка с водой. Протереть отовсюду пыль, что наверняка успела накопиться. И сменить бельё на постели. У нас хоть оно-то ещё есть? Или оман только на одну смену расщедрился? – спросила засмущавшихся девчонок.

– Есть, лари. Сейчас всё сделаем. Гульниза поможет искупаться, у неё лучше всех получается за волосами и кожей ухаживать, а я и постель переменю, и подмету. – Кивнула мне Фарли.

– Открой, пожалуйста, все окна. Пускай проветривается комната. – Попросила её, идя следом за Гульнизой, уже взявшей из гардеробной толстый халат и полотенца.