умершим, весьма страшился встретить свою душу, которую считал смертельным врагом своего тела, и быть вынужденным иметь с нею дело, коль скоро она так скверно с ним обращалась и выказала такое вероломство, покинув его.

[8] Но что сказать о Николетто из Гаттии,[110] который, страдая этим мозговым недугом, однажды вообразил, что сделался фитилем в светильне, а потому хотел, чтобы всякий дунул на него спереди, сзади и с боков, боясь, как бы ему не сгореть без остатка? [9] Не менее дика соленая блажь[111] этого рода, отличавшая Тоньоло из Маростики,[112] который, утвердившись в фантазии, что превратился в заплату на подметке, дошел до самой Виченцы ягодицами по земле, придерживая ноги руками, из опасения, что какой-нибудь сапожник по дороге, чего доброго, прихватит им подошву. [10] И я полагаю, не менее груба блажь, пришедшая в голову Бертаццуоло из Нуволары,[113] который, с мозгом, вовсе отуманенным, вообразил, что сделался кьоджийской дыней, и принялся тыкать головой в нос то одному, то другому, крича, что никто его не покупает, потому что еще не август месяц. [11] Но кончу с помешательством этих несчастных, приведя подлинно смехотворный пример Петруччо из Прато, который, уверившись, что превратился в горчичное зерно,[114] забрался с руками и ногами в чан с горчицей, выставленный бакалейщиком перед лавкой, и причинил убытка на восемь-десять дукатов этому бедняку, который и вообразить не мог ничего подобного.

[12] Среди этих меланхолических расположений врачи помещают вид безумия, названный у греков ликантропией, а у латинян — волчьим безумием, которое, по словам Альтомаре,[115] нудит человека в феврале выйти ночью из дому, наподобие волка с воем блуждать вокруг могил, вытаскивать из них кости умерших и волочить их по дорогам, к великому страху и трепету всякого встречного. [13] Упомянутый автор говорит, что меланхолики этого рода отличаются бледным лицом, глазами сухими и ввалившимися, изнуренным видом, ни слезы миру не прольют; у них сухой язык и крайняя жажда, они страдают от чрезмерной скудости слюны; он также утверждает, что видел двоих, тяжко удрученных и измученных такой болезнью.

[14] Примечателен пример Форнаретто из Луго,[116] который, страдая этим расстройством воображения и мышления (потому что относительно памяти[117] нет общего согласия), пошел однажды ночью на еврейское кладбище, где недавно был погребен один старый еврей, проживший за восемьдесят лет и больше шести лет страдавший водянкой, и, взвалив тело себе на плечи, двинулся на площадь перед цитаделью, играя с ним, как с большим мячом, и крича: «Промах! подавай! бей! играй!», и мало-помалу разбудил всю округу, и по домам евреев, от одного к другому, пошел слух, что этот человек выкопал мессера Симоне (так звали умершего еврея), и составилась с их приходом поразительная синагога смеха,[118] когда они увидели, что этот безумец орудует берцовой костью вместо биты и останками, полными бурды, вместо мяча, при каждом ударе выплескивая из них похлебку: это задало работы на две недели всей общине, чтобы только избавиться от смрада, а те, кто поприжимистей, готовы были заплатить карлино штрафа за то, что не отмывают площадь, лишь бы не впивать нешуточный аромат мессера Симоне.

[15] Такому племени принадлежат помешанные меланхолики и дикие, коим в Больнице отведена палата, похожая на пещеру Сивиллы Кумской,[119] а над ее дверью вывешено изображение Юпитера, которого, как покровителя подобных людей, мы призовем на помощь оным следующей молитвой.

Молитва к Юпитеру

за помешанных меланхолических и диких

[1] Эта ватага недужных, лишенная помощи и совета, поданного твоим божеством, через мое посредство прибегает к тебе, величайший сын Опы и Сатурна,[120] брат и супруг царицы Юноны, справедливо нареченный Юпитером (Giove), ибо ты подаешь помощь (giovamento) нуждающимся; Наилучшим Величайшим ради бесконечной благости, с которой ты правишь вселенной; Сеятелем, Создателем, Высокогремящим, Царем богов, Владыкой мира, Правителем Олимпа, Исправителем пороков и проступков, Высочайшим эфирным Отцом, Скиптроносцем, Всемогущим и прочими блистательными прозваньями, ибо все вещи спешат повиноваться малейшему твоему манию: посему, столь могучим божеством подвигнутый, столь могучим величием побужденный, я прошу тебя ради того сострадания, которое выказали тебе Куреты, вскормившие тебя на горе Иде, смилостивиться над этими злосчастными и безутешными людьми; и если любовь Европы и пажа твоего Ганимеда веселит тебе сердце, когда ты думаешь о претерпенном молоте,[121] о перенесенных мученьях, о тяготах, превзойденных вящими усладами, кои их сменили, — ради той радости я заклинаю тебя возвеселить этих скорбящих, утешить этих удрученных, избавить от печали и горести сих меланхоликов, кои вверены тебе, как звезде, для них благосклонной.

[2] Если ты тот, кто породил Минерву, богиню мудрости, очисти их головы от великого немуцрия, которым они преисполнены; если ты справедливо назван Панонфеем, поскольку слышишь голос каждого, слушай и внемли не голосам, но настоящим воплям этих покинутых; если ты Юпитер Гостеприимец (Ospitale), столь прославленный поэтами, позаботься о тех, кто вопиет в Больнице (Ospidale), прося помощи; если ты Юпитер Домашний (Penetrale), столь любезный древним временам, позволь несчастьям этих людей проникнуть (penetri) не только в уши, но в сердечную глубь столь сострадательного бога; если ты тот Юпитер Каменный, что творит чудеса в камнях, можешь ли совершить большее чудо, чем из этих бесчувственных камней изгнать присущий им дикий и жестокий нрав? [3] Если ты тот Юпитер, коего все нарекли Гением из-за твоей склонности (genio) и влечения всем благодетельствовать, будь хоть немного благодушен, прошу тебя, с теми, кто имеет великую нужду в вящей твоей благосклонности; если ты тот Юпитер Чудотворный, что сотворил столь много дивного в прежние века, сотвори ныне такое чудо, чтобы терны сделались розами, чертополох — нарциссом, крапива — дроком: и тогда огласится веселым кличем вся Больница: «Да здравствует Юпитер Элицийский, Анксурский, Эгиох, Ликейский, Додонский, Лацийский, Диотейский, Хищник, Мститель, Пекарь, Аммон, Элейский, Кенейский, Атабирский, Касийский, Элевферий, Никефорий, Папей, Лукеций, Олимпий, Лабрианд, Лаприй, Мелион, Ассабин, Эрцей, Ларисий, Энесий, Плювий, Трифалий!»,[122] и с торжественными песнопениями все побегут в твои храмы, неся тысячу пучков дикой руты к твоему образу за очищение от великой дикости, что над ними властвовала. [4] Итак, уверенный в обычной твоей помощи (giovamento), я ожидаю для этих немощных должной поддержки и подспорья.

Рассуждение IV

О безумцах ленивых и нерадивых

[1] Средь племени помешанных уместно числить и неких ленивцев, или же нерадивых, которые, кажется, всегда в своих занятьях дремлют и столь великою косностью