Шрифт:
Закладка:
Общение с природой в колхозе имело выраженную утилитарную специфику. Впрочем, в здоровом человеческом обществе так и должно быть. Любовь — как учил нас поэт — не вздохи на скамейке! Утилитарность общения с природой состояла в превращении Природы в Еду. Особенно прославился на этом поприще старший научный сотрудник Л.М. Позже мы встретимся с ним на этих страницах — он будет одним из тех, на кого охотился Розовый Пеликан. Что это такое? Узнаете, когда придет срок.
Пока мы шли с поля домой, сотрудник Л.М. куда-то исчезал. Он приходил минут на 15…20 позже остальных, но приносил две большие сумки. Например, одну с картошкой и одну с кукурузой. Или с иным продуктом. Народ брался за ножи и начинался технологический процесс. Один из жителей нашей комнаты, И.К., позже мы встретимся с ним, когда он будет купать мышей в жидком азоте, не принимал участия в подготовке трапезы, да и в трапезе тоже. Он мрачно возлежал, а когда тарелки расставлялись на столе, и благоухание наполняло наш скромный вигвам, бурчал: «Опять блядей приведете?» Мы вяло возражали, а потом звали дам из соседней комнаты, чтобы те помогли нам справиться с едой. И они помогали. А потом исчезали. Небольшое расследование полностью удовлетворило наше любопытство. Они исчезали в следующую комнату, где их поили. Беда в том, что в нашей комнате собрались непьющие.
Что, конечно, является событием маловероятным, но надо же так случиться… Я прямо вижу, как Сэй-Сенагон наклоняет свою изящную головку и смотрит на меня недоверчиво…
Леопард. Не, это не кошечка, а кликуха или, если угодно, погоняло сотрудника Л.М. - его звали Леонард. А еще он имел обыкновение путешествовать по Северу и, вернувшись, потчевать нас рассказами. Один из его рассказов повествовал о некой избушке с некой бабушкой, которая всю ночь развлекала их народным творчеством, один из образцов которого был таков: «Какие были раньше мужчины? Нос горбиком, хуй столбиком, пять палок бросит и на руках носит. А теперь? Нос картошкой, хуй гармошкой, одну палку бросит и на водку просит». Я — сторонник дружбы народов; полагаю, что С. и эта бабушка быстро бы нашли общий язык.
Как-то раз, когда мы чистили грибы перед готовкой, сотрудник B.C. лежал на кровати, листал каталог грибов и комментировал. Про один из грибов он произнес после некоторой паузы: «А про этот написано… что по данным некоторых авторов, съедобен». Мы немного помолчали, а потом продолжили готовку. Дуракам везет — сказала бы С. - и вы читаете этот текст.
А однажды некий сотрудник (я пропускаю его инициалы не по каким-то политическим причинам, а просто потому, что забыл) сказал, что умеет готовить лягушек. Народ немедленно взалкал, тот пошел и поймал (кажется, двух) и приступил. Примерно в час ночи у меня кончилось терпение, и я пошел спать. Те, у кого терпения хватило, поведали мне утром, что досталось по ма-аленькому кусочку, а по вкусу это — курятина. Но разве нужен больший кусок, чтобы оценить и т. д. — вопросила бы С.
Еще о вздохах на скамейке — но не в колхозе, а на базе. По вечерам я иногда устраивался на скамейке с книжечкой. И как-то раз устроился рядом с одной нашей сотрудницей, кажется, Т. А на верхнем левом углу здания напротив нас сидел на фоне сентиментального неба голубь. Как-то разговор дошел до Греции и амфор. И я высказал (известную) гипотезу, что форма амфоры срисована с женской фигуры. «Конечно, нет, — возразила сотрудница и показала на сидевшего в профиль голубя, — вовсе не с женщины, а с голубя».
Позже я пытался за этой сотрудницей приударить, но отклика не получил. Умному человеку это стало бы ясно уже из истории с амфорой и голубем. «Плохо быть дураком», как говорит мой сотрудник С.К.
Разные, очень разные функции выполняли мы в совхозе. Советский инженер — сможете ли вы придумать, чего он не сможет сделать? Нет. И Сэй-Сенагон бы не смогла придумать. Уборка овощей и злаков, сев, строительство, лесоповал, животноводство… Как-то раз мы попали на ремонт комбайнов — можно сказать, почти по специальности. Не затем мы ехали в совхоз, чтобы опять держать в руках гаечный ключ! Но пришлось. Чинили комбайны мы бригадами по трое, под руководством местного специалиста. Специалисту было на вид лет 60…65, на самом же деле — думаю, меньше. Пил он так, что мы остолбенели. В обед он самолично и единоначально выдувал бутылку (надо ли пояснять, чего?) и — продолжал руководить ремонтом, отдавая понятные и правильные указания. Как-то раз он уделал две, но после этого его речь приобрела некоторую лапидарность. Однажды в конце дня мы покуривали и произнесли полушутя, что, мол, сегодня вечером надо по девочкам, а то давно пора, и — не желаете ли, Иван Иванович, с нами… И тут мы остолбенели. Этот прожженный алкаш и матерщинник покраснел, опустил глаза и смущенно произнес — не, мне с вами, ребята, нельзя… мне надо кого постарше…
Разными могут быть у людей представления о должном. Но всех нас объединяет то, что у нас такие представления есть. У И. И. они были. А у многих — уж не знаю, было ли такое во времена С. - таких представлений просто нет. Нет вообще. Можно все, за что не убили. А если кого убили — значит, было нельзя, сам виноват, не перетер, не разрулил, не фильтровал базар…
На соседней площадке чинили комбайн тоже наши ребята. Местный начальник при них был старше нашего, и вдобавок у него совсем не гнулась спина. Совсем. И как-то раз кто-то из нас отпустил какую-то шутку по этому поводу. Наш И.И. посмотрел на нас соболезнующе, с доброй улыбкой, как на несмышленышей, и медленно, с паузой после каждого слова, произнес — «наши… деревенские… бабы… им… ОЧЕНЬ… довольны».
В нашей бригаде оказался один молодой человек — новый сотрудник, которого я не знал. Когда мы слегка потрудились, то решили, что пора и покурить. Поскольку курить, тупо глядя друг на друга, не интересно (а на бескрайние просторы смотрят только поэты), то кто-то затеял разговор, скажем, о летающих тарелках. Когда очередность дошла до нового сотрудника, он открыл рот, произнес: «у меня есть масса литературы по этому вопросу»
