Шрифт:
Закладка:
Осыпались последние осенние листья. Негромко шумел лес. Часа через два ветер совсем утих. Прошел проверяющий с заставы и остался доволен: Коробицын нёс службу добросовестно.
Яснело утро. День устанавливался сухой, безоблачный.
Андрей уже взошел на бугор, покрытый сосновым лесом и мелким оголенным кустарником, как вдруг ему послышался всплеск. Он на минуту остановился и, не дыша, прислушался. Тишина. «Наверное, показалось», — решил он и продолжил путь.
— А что, если всплеск был на Хойке? Что, если кто-то прошел по реке? — Эта мысль заставила Андрея вернуться обратно.
Совсем рассвело, когда он оказался на поляне с одиноко чернеющим сараем и стогом сена. Андрей был почти уверен, что все спокойно, и вдруг — неизвестные. Встретились лоб в лоб. Один громадного роста, с сумкой через плечо, парабеллум наведен прямо на Андрея. Другой — невысокий, черный, с двумя резкими складками на щеках — пошел на пограничника справа. Третий притаился за деревом. Четвертый выскочил слева, из-за сарая.
Четыре дула глядели на Коробицына.
— Сдавайся! — крикнул Коробицыну детина. — Сдавайся, иначе…
Андрей не растерялся: он на своей земле! Грозно и отчетливо щелкнул затвор его винтовки.
Но нарушители продолжали идти на него.
— Сдавайся, иначе все равно убьем! — повторил главарь.
— Руки вверх! — резко крикнул в ответ Коробицын и выстрелил.
Взмахнув руками, бандит упал. Трое остальных отступили за сарай и открыли стрельбу по Коробицыну.
Андрей продолжал отстреливаться. Сильная боль в ноге заставила его припасть на одно колено, но он продолжал стрелять. Рана в другой ноге вынудила Андрея опуститься на землю.
Когда из винтовки был выпущен последний патрон и боец, приподнявшись, потянулся к подсумку за новой обоймой, третья вражеская пуля ранила его в живот. Уже лежа на земле, он прицелился еще и выстрелил. Радостно вскрикнул, увидев, что бандит пошатнулся и упал.
Напрягая слабеющие силы, волоча за собой простреленные ноги, Андрей полз навстречу врагам. По траве тянулась алая полоска крови…
В магазин винтовки вновь послана обойма.
«Все равно, сволочи, не пройдете», — повторял Андрей.
Он крепче прижал приклад к плечу, прицелился, но перед глазами пошли круги: он потерял сознание.
Шпионы не выдержали поединка с Коробицыным — отступили за кордон.
Анатолий взглянул на пограничников. Они сидели притихшие, сосредоточенные. Рядовой Сарана крепко прикусил верхнюю губу, что бывало с ним в минуты сильного душевного волнения. Анатолий Бурухин заметно побледнел, синие зеркальные глаза сержанта Фролова затуманились. О таком внимании, о такой дисциплине на политзанятиях еще три месяца назад Хрустов и мечтать не мог. Ни «деловитого» шуршания конспектов, ни заковыристых вопросов. Даже Разин, несмотря на свою исторически известную фамилию, притих, ушел в себя.
— Вы случайно не имеете отношения к Степану Разину? — шутя спросил его как-то вначале Хрустов.
— Так точно. Имею, — бойко ответил солдат. — Предок у меня на Лобном месте в Москве казнен, — а сам так весь и сияет. Может, рядовой Разин и сам в те минуты верил в то, что говорил. Может, надеялся, что и командир поверит, что его свободолюбивая натура — суть их фамильной родословной. Кто знает. Сейчас перед ним был другой Разин, находившийся во власти только что рассказанной истории подвига Андрея Коробицына. Видно, тема политзанятия задела его за живое, и он посчитал, что грех отвлекаться на постороннее.
Как бы там ни было, пристальное внимание солдат было приятно лейтенанту Хрустову, подбадривало его. Он продолжал с вдохновением:
— Схватка длилась несколько минут, всего несколько минут, но какими долгими показались они Андрею. Когда замполит заставы Сергей Евгеньевич Любимов с бойцами прибыл на место происшествия, Андрей лежал, прижавшись лицом к земле, будто прося у нее поддержки. Крепко зажатая в руке винтовка наискосок лежала под ним. Полы шинели, брюки, голенища сапог обрызганы кровью. Он был еще жив и, придя на мгновение в сознание, сказал: «Они не прошли. Их было четверо».
Около сарая пограничники обнаружили пятьдесят шесть гильз. Патроны нарушителей были в парафине, чтобы не подмокли и не дали осечку.
В тот же день Андрея Коробицына отправили в ленинградский военный госпиталь. Прощаясь, он говорил товарищам: «Передайте, пусть начальник не беспокоится, подлечусь и снова вернусь на заставу».
Трое суток врачи боролись за жизнь отважного пограничника, но раны оказались слишком тяжелыми…
В ленинской комнате стояла необычная тишина. Лейтенант Хрустов прошелся меж рядов столов, молча посматривая на солдат, будто изучая их, потом спросил:
— Кто знает, как увековечена память героя?
Вызвался сержант Фролов. С присущей ему обстоятельностью он рассказал, что на том месте, где проходил бой, сооружен памятник-обелиск. На полированном граните золотыми буквами высечена надпись: «Здесь 31 октября 1927 года пограничник Андрей Коробицын совершил геройский подвиг, защищая границу СССР».
Застава, на которой служил Андрей, носит его имя.
Ежедневно на боевом расчете в торжественной тишине слышны слова: «Андрей Коробицын погиб смертью героя при защите государственной границы Союза Советских Социалистических Республик».
Он навеки остался в боевом пограничном строю.
— Помнят героя, — дополнил рассказ сержанта замполит, — и на родной вологодской земле. Куракинский сельсовет Сямженского района переименован в Коробицынский, а село Куракино, в котором родился Андрей, — в село Коробицыно. 21 сентября в Коробицынской средней школе особый день — День памяти героя. Андрей Коробицын — почетный пионер дружины, ее правофланговый. На пионерской линейке так же, как и на далекой пограничной заставе, с воинами которой школьников связывает давняя и крепкая дружба, первым называют имя Коробицына.
Политзанятия окончились, но все еще оставались на своих местах, потом, не сговариваясь, поднялись и минуту постояли так, словно отдавая почести погибшему.
Выходили тоже молча, стараясь не шуметь, и Анатолий