Олег вздыхает и снова медлит.

— Всю правду, Игнатов, — строго напоминаю я, хотя только что была уверена, что рубикон страшной правды уже пройден. Оказывается, то были только цветочки.

— Да, конечно. Просто нелегко рассказывать то, что ты, к счастью, не помнишь.

— Что я не помню?

— Пашка… в какой-то момент с ним случилось то, чего я боялся больше всего. Даже самая большая любовь со временем притупляется, а у парня в самом расцвете гормонального бунта, этот период вообще очень короткий. Он начала задерживаться на работе, флиртовать с сотрудницами в офисе. Ездил в командировки, хотя я на тот момент еще не был женат и мог легко его заменить. Он начал пить. Стал нервным. Мог легко выйти из себя в ответ на мои попытки его вразумить. Не спешил домой и все чаще мне приходилось врать твоей матери, что он не пришел ночевать потому что в офисе действительно было слишком много дел. А потом однажды я просто застукал его с какой-то бабой — пьяного и обдолбаного в хлам. Мы крепко поспорили, подрихтовали друг другу рожи.

Олег проводит ладонью по нижней челюсти и грустно улыбается.

— Отец изменял маме? — не верю своим ушам. Я была готова поверить во что угодно, но только не в то, что такое могло случиться с моими родителями.

— Да, — нехотя отвечает Олег. — Сначала он как будто прислушивался к моим попыткам его вразумить, завязывал с гулянками и возвращался в семью, но через несколько месяцев срывался и снова срывался с цепи. Со временем отрезки просветления становились все короче, а потом он просто послал меня, когда я в который раз вступился за тебя и Марину. Я понял, что больше так не могу, нашел хорошую женщину и несколько лет пытался делать вид, что вас в моей жизни не существует. Пока однажды Паша не встрял по-крупному и мне пришлось снова вытаскивать его из болота. Он тогда так сильно влетел, что образумился. Даже попытался налаживать отношения с Мариной, но у них все время что-то не клеилось. А мы с твоей матерью…

— … полюбили друг друга, — снова заканчиваю очевидное.

— Я не думаю, что все, что происходило между нами, было здорОво, — морщится Олег. — Хотя тогда мне казалось, что все абсолютно закономерно — твой отец не смог оценить то, что я желал с первой встречи, и вот — мое терпение, наконец, начало давать всходы. Тем более, что очень скоро все вернулось на старые рельсы: как только жизнь снова стала стабильной и скучной, Пашка опять пустился во все тяжкие. Алкоголь, ночные клубы, стриптизерши, случайный секс. Бывали недели, когда он просто не появлялся дома. И мы с Мариной сблизились, потому что я помогал ей держать дела в порядке и с удовольствием нянчился с тобой.

— А твоя жена? — Я прикусываю язык, вспоминая, что его жена так же трагически погибла. И вряд ли стоит поднимать со дна прошлого еще и эту историю.

— Аня хотела детей, — говорит Олег, глядя куда-то в окно за моей спиной, как будто там показывают слайды его личной трагедии. — Но у нас ничего не получалось и она думала, что если я буду проводить время с тобой — это немного снимет с нее ответственность. Потом оказалось, что у нее диагноз и что бы мы не делали — ничего не получалось. Она начала говорить об усыновлении и это действительно могло бы облегчить ее страдания, но… Мы с твоей матерью уже окончательно запутались друг в друге, и я просто не мог позволить Ане связать меня обязательствами по ребенку.

Его лицо в считаные минуты становится буквально серым, потому что прошлое болит ему ровно так же, как и много лет назад.

— Ты же не мог знать, что она бесплодна, — пытаюсь хоть как-то его поддержать, но Олег беззлобно фыркает в ответ.

— Ви, в том, что случилось — моя вина. Я говорил, что не готов взять ребенка из приюта, что м можем просто жить друг для друга, и что только не нес, лишь бы потянуть время. Ждал, когда твоя мать, наконец, все расскажет Пашке и мы сможем быть вместе уже не прячась. Я столько раз порывался сам все ему рассказать, но она уговорила не делать этого. До сих пор не понимаю, как повелся на все это. А тут еще и Пашка влетел в фонарный столб и после месяца на больничной койке вдруг вспомнил, что у него, оказывается, есть жена и дочь. Решил вернуться в семью, завязать с гульками, снова стал примерным отцом. И все превратилось в абсурд — я любил твою мать, она как будто любила меня, но все время «было не время поговорить с мужем», мы дружили семьями, а моя жена проваливалась в депрессии, пока я был занят попытками разрушить семью своего лучшего друга. Все еще можно было изменить, если бы остановился и оглянулся на человека, которого убивал.

— Она была взрослой женщиной, Олег. Человек не может быть таблеткой от горя для другого человека.

— Но она была моей женой, Ви. — Он сжимает кулаки и нервно сует руки в карманы брюк. — Я должен был сначала разобраться в своей семье, а уже потом строить планы на будущее с другой женщиной.

— Она всегда могла уйти, — продолжаю защищать его перед ним самим.

— В общем, все это рано или поздно должно было сломаться. И правда вскрылась. — Олег снова делает паузу, как будто собирается с силами перед финальным рывком. — Как в плохом кино — однажды, твой отец просто пораньше вернулся из командировки. Ничего такого он не застал, только меня в доме наедине с его женой, хотя я должен был торчать на другом конце мира. Мы снова поругались и только благодаря вмешательству твоей матери, не вцепились друг другу в глотки. После этого Пашка стал очень подозрительным: мы вели общий бизнес и совсем избавиться от меня он не мог, но дверь его дома уже была для меня закрыта. Мы с Мариной пытались не терять связь — ловили редкие возможности для звонков и сообщений, но все это постепенно сходило на нет. Пашка снова начал пить, сделал тот идиотский тест на отцовство. Моя жена лечилась от тяжелой депрессии. Марина пыталась лавировать между обломками семьи и планами на будущее со мной. У меня закипала башка.

Я знаю, что у этой истории не может быть хорошего финала, но романтическая девчонка во мне почему-то хочет верить, что где-то здесь притаилось