Шрифт:
Закладка:
Казалось, что этот ученый, честный и даровитый молодой человек, нашел, как говорится, свое призвание. Он учился и работал на пользу дорогого ему дела; а это все, что ему было нужно. Но в его характере была одна черта, не позволявшая ему успокоиться на сделанном. Он никогда не был доволен собой. У очень многих людей такое недовольство ведет лишь к новым успехам: постоянно стремясь к лучшему, они действительно становятся лучше, чище, возвышеннее. Но у Дикштейна эта черта была развита до такой степени, что превратилась в болезнь. Вечно недовольный собой, он переставал верить в свои силы, переставал считать полезной свою писательскую деятельность, а жить без пользы для дела он не хотел, да и не мог. Под влиянием такого настроения он принял яду и умер 6 июля (н. ст.) 1884 года в Берне, откуда его перевезли потом для похорон в Женеву.
Нужно ли говорить, что об его безвременной смерти горько пожалели все, хоть немного его знавшие. Тело его провожали на кладбище социалисты самых различных народностей. Поляки и немцы, русские и французы со слезами опускали в могилу гроб честного и скромного Дика. Один старый французский революционер рыдал, как ребенок, повторяя, что он любил его как сына. Польская социалистическая партия лишилась таким образом очень полезного деятеля. Но мы думаем, что, прочитавши предлагаемую брошюру, русские рабочие также помянут добром ее автора. Такие люди, как Дикштейн, живут не для себя, а для счастья рабочего класса. Вот почему рабочие должны свято чтить их память.
Женева, 20 марта 1885 года.
Приложение к брошюре С. Дикштейна «Кто чем живет?»
Стоимость всякого продукта определяется количеством труда, затраченного на его производство (т. е. на его изготовление). Это признано всеми учеными. Но у человека, не знакомого с наукой, может явиться такая мысль: если стоимость всякого продукта будет тем больше, чем больше труда потрачено на его производство, то неумелый и неловкий сапожник, провозившийся над своими сапогами гораздо больше, чем нужно, получит за них больше, чем опытный мастер, работающий хорошо и скоро. Но такое рассуждение ошибочно.
Наука говорит не о той излишней трате времени и труда, которая происходит от неловкости рабочего. Этот излишний труд есть труд ненужный, затраченный им без надобности, только по неумению. Наука говорит о труде необходимом, без которого обойтись невозможно. А этот необходимый труд также бывает не всегда одинаков. Всякому известно, что на швейной машине скорее можно шить, чем без машины. Пока не было швейных машин, трудом, необходимым на шитье, скажем, рубашки, был труд средней (т. е. не самой хорошей и не самой плохой) швеи, работающей с помощью иголки. Когда же были изобретены швейные машины, труд, необходимый для шитья рубашки, стал меньше, потому что на машине ее можно сшить скорее. Швея, у которой нет машины, конечно, так же долго, как и прежде, провозится над рубашкой; но теперь некоторая часть ее труда уже не будет считаться необходимой. Какая именно часть? А вот какая. Если на машине можно шить втрое скорее, чем без машины, то только третья часть труда нашей швеи будет трудом необходимым. Положим, что она провозилась с рубашкой шесть часов, а на машине можно было бы сшить ее в два часа. Тогда шесть часов труда нашей швеи будут равняться только двум часам необходимого труда. Вот почему введение машин всегда разоряет ремесленников, работающих ручными инструментами.
Но это еще не конец. Чтобы мой труд был трудом необходимым, нужно, чтобы произведенные мною продукты были нужны обществу, чтобы на них был спрос, как говорят ученые. Возьмем хоть ткацкое дело. Полотно и всякие ткани, конечно, нужны людям; это такой продукт, без которого могут обходиться только дикари. Поэтому на полотна есть спрос; труд ткача есть труд необходимый. Но и тут дело зависит от того, работает ли ткач на машине или на ручном станке. В настоящее время необходимым трудом ткача считается только тот труд, который необходим при тканье машинами. Тот излишний труд, который потребуется при ручном станке, не считается уже необходимым. Оттого-то наши ткачи-кустари так бедствуют в настоящее время.
Но положим, что нужно было 10.000 штук полотна, а приготовили их 20.000. Выходит, что полотна приготовили вдвое больше, чем требовалось, значит, и труда на его производство истратили вдвое больше, чем нужно. Излишний труд не есть необходимый труд. Если половина всех сработанных кусков была приготовлена без надобности, то и труд, затраченный на производство этой половины, будет трудом излишним, а вовсе не необходимым. Если люди, приготовившие полотно (сами ткачи или их хозяева), станут продавать полотно все разом, то стоимость полотна будет вдвое меньше, чем должна была бы быть по-настоящему. Каждый из них понесет убыток, каждый из них увидит, что половину своего времени истратил даром, что его труд только наполовину был трудом необходимым. Если же половина людей, изготовивших полотно, ухитрится вывезти его на рынок прежде, чем привезет его другая половина, то им, пожалуй, удастся продать его именно сообразно с количеством труда, затраченного на его производство. Но тогда другая половина производителей полотна совсем не найдет покупщиков, их труд окажется совершенно излишним; значит и стоимость их полотна будет равна нулю, потому что на производство этого полотна вовсе не затрачено необходимого труда. Но их может отчасти выручить дешевизна их товаров. И вот каким образом.
Видя, что нет спроса на их полотно, они будут, что называется, навязывать его покупателям, будут все больше и больше понижать его цену. Тогда многие из тех людей, которые из бедности не могли покупать полотна, когда оно продавалось по настоящей цене, купят его теперь за
