Шрифт:
Закладка:
Подскакав к Чидех, Индио Хуан придержал коня и выхватил мальчика у нее из рук. Перепуганный Джералдо закричал, его отец отозвался разъяренным ревом и рванул к сыну. Но Индио Хуан уже почти исчез в лесной чаще. Еще трое солдат попадали с седел, под другими подстрелили лошадей. Стреляли со всех сторон сразу. Мы не могли ничего сделать, только успокаивали наших перепуганных лошадей. Некоторые солдаты пытались отстреливаться, но они не понимали, куда целить.
Чарли сорвался с места и теперь скакал к девочке, а та уже начала отступать за деревья. Каррильо продолжал выкрикивать команды, безуспешно пытаясь управлять своим сбитым с толку войском. Я в тот момент не понимал, ни кто враг, ни где он; инстинкт самосохранения побуждал меня бежать, однако я, как в ночном кошмаре, не мог сдвинуться с места и так и торчал на поляне, провожая глазами пролетающие мимо пули, и только отчаянно пытался успокоить мула, у которого от ужаса глаза вылезли из орбит. Вокруг нас падали, крича от боли, люди и лошади. В царившем хаосе я потерял из виду Маргарет и остальных.
Пальба прекратилась так же внезапно, как началась, когда на хребте появились люди Индио Хуана. Только тогда Каррильо сумел взять под контроль своих солдат, и они поскакали в том направлении, куда скрылся Чарли. Я оглядывался, безуспешно пытаясь отыскать Маргарет, и не находил ее. Землю вокруг устилали тела убитых и раненых. Людей и лошадей. Мексиканский военный врач, приписанный к отряду Каррильо, пытался оказать раненым помощь. И тут я увидел Большого Уэйда – он лежал на земле рядом с разбитой камерой и опрокинутым штативом. Я соскочил с мула, подбежал к нему и упал на колени. Джексон был с головы до ног перепачкан пылью и кровью, но все-таки жив.
Я окликнул врача.
– О, Исусе Христе, Большой Уэйд! Что случилось, вас подстрелили? О, черт побери, ответьте! – Слезы застилали мне глаза.
– Все в порядке, сынок, – отозвался он, ему явно было очень больно. – Не реви, как чертов младенец. Где моя камера? – Он попытался сесть, но вновь тяжело повалился на землю.
– Она тут. Ничего с камерой не случилось, – соврал я.
– Кончай чушь молоть, – шепотом прикрикнул он. – Камера накрылась. Гребаная лошадь проскакала по ней. Посмотри, нельзя ли спасти пленку, есть там один кадр…
– Да, конечно, конечно, посмотрю, – заторопился я. – Вы поправитесь, Большой Уэйд.
– Черт, ну и дубина же я, – сказал он. – Ты думал, я что-то знаю, верно?
– Что знаете? – спросил я.
– Я сделал ту самую ошибку, о которой предупреждал тебя, сынок, – проговорил Большой Уэйд. – Я вообразил, что камера – это щит, что она защитит меня… – Теперь его голос стал тихим и звучал как бы издалека, с очень-очень далекого расстояния. – Знай, сынок, если работаешь в «Дуглас Дейли Диспетч» и самое захватывающее твое задание – освещать заседание транспортного суда, как-то отвыкаешь от мысли, что можно погибнуть на работе.
– Кто говорит о гибели?
– Но вот в чем дерьмо, – продолжал он, как будто не слыша меня. – Если тебя подстрелили дикие апачи, некролог будет гораздо увлекательнее, чем при смерти от цирроза печени. Понимаешь, о чем я? Ты сам напиши, сынок. Ну, там, приври немного, добавь шороха. Изобрази меня героем.
– Не буду я писать ваш некролог, Большой Уэйд. – сказал я. – Не буду, потому что вы не умираете.
Он покачал головой и улыбнулся.
– Я поймал пулю, сынок, – с казал он. – Меня подстрелили. – С этими словами Большой Уэйд перестал дышать. К нам как раз торопился врач.
Плакать по нему времени не было. Это потом. А прямо сейчас необходимо было найти Маргарет и остальных, найти Чидех. Я вновь вскочил в седло. Где-то неподалеку послышался знакомый звук охотничьего рога Билли Флауэрса, его глубокое звучное пение взлетало над вершинами деревьев, завораживая и утешая.
Я решил, что рогом Флауэрс подает Каррильо какой-то сигнал, и поспешил на звук, понимая, что Каррильо сделает то же. И очень быстро наткнулся на жалкие остатки Большой экспедиции к апачам – полковника Каррильо, шефа полиции Гетлина и горстку солдат, да на примкнувшего к ним сеньора Хуэрту. Бедняга не догнал Индио Хуана с маленьким Джералдо, мальчик вновь исчез, и Хуэрта был вне себя от горя и отчаяния. После трех лет самоотверженных и бесплодных поисков в этих горах он был уже так близок к тому, чтобы вновь обрести сына, и вот его снова отняли, как будто в каком-то жестоком розыгрыше. Несчастный звал сына, выкрикивал его имя, перемежая это с проклятиями в адрес похитителей-апачей.
Я поехал за ними к тропе, которая вскоре вывела нас на небольшую поросшую травой седловину. Трава здесь была по-летнему пышной и зеленой от дождей, деревья и кусты пушились молодыми побегами, сквозь их густую листву пробивались солнечные лучи. В таком райском оазисе при других обстоятельствах приятно было бы остановиться передохнуть в теньке. Но тут я услышал дикий крик Хуэрты, в нем слышалось такое отчаяние, что я моментально покрылся гусиной кожей, бросился по тропе вперед и замер – Д жералдо болтался, повешенный на ветке дерева, его легонькое тельце еще подергивалось на веревке. Индио Хуан решил убить ребенка, чтобы не отдавать его, нанес такую рану, которую не могут залечить никакие последующие победы.
Пока Каррильо и его люди обрезали веревку и пытались привести в чувство убитого горем отца, я проскользнул за их спинами и во весь опор помчался по тропе на призывный звук рога Билли Флауэрса. Я понимал, что он, скорее всего, напал на след апачей. Я не проскакал и сотни ярдов, как на тропе передо мной возникла Чидех. Она не произнесла ни слова, только знаком приказала мне следовать за ней. Мы оставили тропу и поскакали вверх по склону.
В дальнем его конце обнаружились Маргарет, Джозеф и Альберт – все пешие.
– Что, черт побери, там произошло? – спросил я. – Я потерял ваш след. Не знал, куда вы подевались.
– Мы не стали ждать, чем все это кончится, – с казала Маргарет. – Когда началась стрельба, мы пошли за Чарли.
– Почему? – с просил я. – Почему вы не остались с экспедицией.
– Потому что там летали пули, братец, – ответила она. – Место казалось чрезвычайно вредным
