малейшей степени. После ее смерти их всех до единого поразило безумие. Нисколько не солгу, если скажу, что, жаждая мяса, они обглодали бо`льшую часть ее левой ноги — да, той самой, забинтованной. Так что вся остальная родня усопшей окажется на пиках.

Эмансипор в ужасе уставился на паладина:

— Но что могло вынудить любящих родственников так поступить?

— Моральная слабость, Первый Святой. Эта зараза постоянно готова распространиться на всех горожан, и на рыцарях Здравия лежит величайшая ответственность — искоренять сию слабость и подвешивать ее носителей высоко на стенах. И могу вам сказать, что сегодня у нас не меньше работы, чем год тому назад, а может, даже и больше.

— Неудивительно, что на улицах так мало людей.

— Наша работа требует усердия, Первый Святой. Но мы стараемся.

Они двинулись дальше по похожему на пещеру залу.

— Но вряд ли это относится к той… даме, которая первая меня заметила, — сказал Эмансипор.

— Сторкуль Очист? Я уже давно за ней слежу. Вы знали, что раньше она была проституткой? До введения Королевских запретов. Падшая женщина, преисполненная самых отвратительных пороков, опасная соблазнительница, угроза цивилизации — она столь внезапно полностью изменилась, что у меня тут же возникли подозрения. Мы с вами верно поступили, обнажив ее низменную суть. Сегодня же вечером Сторкуль Очист предстанет перед судом.

Эмансипор вздрогнул от нахлынувших на него угрызений совести:

— Нельзя ли дать ей еще один шанс, паладин?

— Вы воистину святой, если выказываете подобные чувства. Отвечаю: нет, нельзя. Само понятие прегрешений было придумано для того, чтобы освободить смертных от ответственности. Мы способны стать совершенными, и пример истинного совершенства вы сейчас видите перед собой.

— Вы достигли совершенства, паладин?

— Да, достиг. Я совершенен. И оспаривать эту истину — значит признаться в собственном несовершенстве.

Они подошли к двустворчатым дверям. Инветт Отврат потянулся к массивным кольцам, но дверь справа внезапно открылась, с влажным хрустом ударив паладина по лицу. Тот отшатнулся, и из его носа хлынула кровь.

Поскользнувшись на кровавой лужице, Эмансипор потерял равновесие и ввалился в открытую дверь, воткнувшись головой прямо в живот ошеломленной служанки.

Согнувшись пополам, она рухнула на упавшего ничком на пол Эмансипора. Большая чаша, которую женщина держала на голове, откатилась в сторону, и масса мокрой травы величиной с человеческий мозг взмыла в воздух, будто некое живое существо, а затем размазалась зеленым пятном по плиткам пола…

…угодив прямо под левый сапог шагнувшего вперед Инветта Отврата. Зашатавшись, паладин с грохотом приземлился на задницу.

Застонав, Эмансипор оттолкнул женщину и перекатился на бок. В коридоре за его спиной слышались булькающие всхлипы Инветта Отврата. Выпучившая глаза служанка наконец вновь обрела способность дышать. А откуда-то из находившегося дальше зала до ушей Риза донеслись странные механические звуки, повторявшиеся в единообразном равнодушном ритме. Сморгнув слезы, он привстал на четвереньки и огляделся.

Бо`льшую часть зала занимало массивное сооружение с железным каркасом, которое состояло из шарниров, колес и тросов, а внутри его виднелась человеческая фигура, подвешенная на охватывавших ее туловище, запястья и лодыжки ремнях на высоте вытянутой руки от пола. Конечности мужчины непрерывно двигались, будто он пытался вскарабкаться по воздуху, оставаясь при этом на месте, а его голова с растрепанными волосами покачивалась в унисон с разнообразными рычагами, шкивами и поршнями.

Из-за огромных размеров механизма не представлялось возможным подойти ближе к висевшей в его центре фигуре. Вне всякого сомнения, король Макротус — ибо кто это еще мог быть? — не слышал, что у входа поднялась суматоха; спина его была обращена к дверям. Он продолжал свои упражнения, не останавливаясь ни на мгновение, как будто пребывая в вечном движении.

В дверь, шатаясь, шагнул Инветт Отврат; лицо его было залито кровью, текущей из разбитого носа. Сплюнув, он сузившимися от боли глазами уставился на служанку, которая все еще сидела на полу:

— Отродье шлюхи! Губительница цивилизации! Я волен осудить тебя прямо здесь и сейчас!

Король Макротус не обращал на рев паладина никакого внимания, размеренно двигая руками и ногами. Он выглядел пугающе худым, а кожа его — странно дряблой, как будто утратившей всю свою эластичность.

Эмансипор с трудом поднялся.

— Паладин Чистоты, это вышло случайно!

— Случайности — знак слабости!

Слуга понял, что Инветт Отврат охвачен яростью, слепой и безрассудной.

— Думайте, что говорите! — бросил Риз.

Рослый рыцарь развернулся к нему, скаля окровавленные зубы.

С отчаянно бьющимся сердцем Эмансипор нацелил на него палец:

— Вы готовы обвинить всех святых достославного труда в этом городе, паладин? Всех до единого? Разве не все они — жертвы случайностей? Вы осмеливаетесь вершить суд вопреки воле моего народа? В присутствии нашего любимого короля?

Инветт Отврат отступил назад:

— Нет, конечно! — Он бросил взгляд на Макротуса в его упряжи, а затем снова перевел глаза на Эмансипора. — Но она всего лишь обычная девка…

— Которая служит самому королю! — заметил Эмансипор. И с внезапно снизошедшим на него вдохновением добавил: — Более того, она пострадала, исполняя свои достославные трудовые обязанности! — Слуга коснулся рукой головы дрожащей женщины. — Она теперь святая!

— Провозгласить ее таковой, — возразил паладин, — может только рыцарь Здравия…

— Воистину; и кому, как не вам, Инветт Отврат, это сделать? Или король Макротус должен стать свидетелем того, как вы колеблетесь?

— Нет! Сим провозглашаю эту женщину святой достославного труда!

Эмансипор помог бедняжке подняться.

— Беги отсюда, милая, — прошептал он ей на ухо. — Быстро!

Поклонившись, она подобрала свою чашу и поспешила прочь.

Найдя в кармане платок, Эмансипор протянул его паладину, глядя, как Инветт раз за разом утирает лицо — туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда, — а в его глазах, становящихся все шире, появляется необычный блеск. Риза внезапно охватил ужас.

Платок… споры д’баянга… о боги…

— Паладин, король, похоже, сейчас не склонен…

— Как всегда, — каким-то странным, мягким и одновременно отрывистым тоном ответил Инветт Отврат. — Но да. Он очень занят. Упражняется. Упражняется. Вверх-вниз, вверх-вниз… упражняется и упражняется! Мы слишком задержались. Летаргия — грех. Идем же! — Он снова прижал платок к носу. — Мне нужно патрулировать улицы. Все до единой, до захода солнца. Ничего, я смогу. Не веришь? Я тебе покажу! — С этими словами паладин выбежал из зала.

И Эмансипор остался один.

Вместе с королем Макротусом. Который продолжал упражняться.

— Эта одежда мне жмет, — пожаловался Инеб Кашель.

— Ты слегка раздобрел, — заметил Бошелен. — Выпей еще вина, друг мой.

— Да, хорошо. Выпью. Но я чувствую себя… стесненным.

Неподалеку расхаживала Сторкуль Очист, борясь сама с собой. К разочарованию