Когда была прорвана полоса укреплений, немцы стали пятиться на север. Дрались яростно и умело, отходили, прикрываясь небольшими подвижными группами на бронетранспортерах и грузовиках, вооруженных пулеметами и скорострельными пушками. Минировали дороги, подрывали мосты, устраивали засады фауст-патронщиков. Затем, выбрав узкое дефиле между озерами, рубеж на окраине города, подходящий пригорок или речку, которую с ходу не одолеть танкам, давали очередной бой. Бросались в контратаки, старались накрыть наступающих массированным артиллерийским огнем, ожесточенно дрались в траншеях, бились за каждый дом, за каждый метр, за каждую подворотню.

Затем снова пятились до очередного рубежа, ожесточенно огрызаясь огнем.

А в двадцати километрах от Пассенхайма неожиданно исчезли. Барташов выслушал донесения командиров батальонов, что противник ушел из соприкосновения.

— Упустили, орелики, — недовольно сказал Петр Михайлович. — Из-под носу упустили… Что ж, теперь ждите, когда вас фашисты по физиономии шлепнут за такое растяпство!

Комбаты переглядывались, елозили на стульях, обитых цветным бархатом, и пытались оправдаться, сваливая вину на разведчиков. Ведь вчера вечером капитан Пименов докладывал, что немцы, по всем данным, готовятся к обороне Пассенхайма.

— А у вас своих глаз нет? — донимал комбатов полковник. — На дядю легче всего кивать.

Барташов понимал, что несправедливо ковыряет комбатов, что сам готовил полк к штурму Пассенхайма. Но сдержать себя не мог. Комбаты кряхтели и не обижались на полковника. Он ведь тоже живой человек, и надо душу излить. Ладно, пусть ковыряет. Мы дубленые и каленые, не такое выдерживали.

— Движение замедлить, усилить дозоры и охранение, выслать патрули, — приказал Барташов.

Полк настороженно подтягивался к Пассенхайму, осматриваясь на каждом километре, обшаривая каждую лощинку, лесок и фольварк. Двигался без выстрела, когда справа и слева грохотала канонада. Двигался и не встречал сопротивления. Будто немцы нарочно открыли невидимые ворота и ждут, пока русские сунут туда голову.

После ухода комбатов полковник вызвал капитана Пименова и приказал найти немцев.

— Не иголка в сене, — резко сказал он. — Пехотный полк и охранный батальон СС. Шутить не будут… Надо найти и разобраться, что они там замышляют… Разведчики на месте?

— Лейтенант Нищета с двумя ребятами, ушел уточнять правого соседа, а остальные в сборе.

— Усильте разведгруппу рацией и немедленно двигайте к Пассенхайму.

— Командиром поисковой группы назначить старшего сержанта Орехова?

Петр Михайлович вскинул голову, досадливо шевельнул бровями и уставился на капитана.

— Нет, поведете вы… Засиделись в штабе, Пименов. Больше на бумажки да на разведданные налегаете… Вчера утверждали, что немцы готовятся к обороне города, а сегодня вот какая чехарда получилась. Надо вам голову проветрить… Раньше вы были лихой разведчик, а теперь у вас внутри будто что сломалось… Так, Пименов?

Капитан сжал губы и уставился мимо командира полка похолодевшими глазами. Странный был взгляд — печаль, отчаяние и страх смешались в нем. Помолчал и ответил, что готов выполнить приказ.

— Знаю, — голос у полковника помягчел. Он встал из-за стола и подошел к Пименову. — Никому не хочется отправляться на тот свет, когда воевать осталось совсем пустяки. Но ведь довоевать-то надо, капитан… Найдите немцев, хорошенько разберитесь в обстановке. Нам лишние смерти ни к чему… Доносите по рации.

И вот теперь Пименов шел с разведчиками по окраине Пассенхайма к кладбищу, где назначил встречу группе Орехова, отправленной через центр города, чтобы убедиться, не притаилась ли там немецкая засада.

Радист уже отстучал, что оборонительного рубежа на подходах к городу не обнаружено. После встречи с группой Орехова можно доложить, что Пассенхайм чист, и идти дальше на север.

К полудню вышли на западную окраину и увидели кладбище. Массивная железная ограда на кирпичных столбах не спеша взбиралась на пригорок от развилки дорог. За оградой густо, впритык друг к другу, торчали кресты, надгробья, обелиски и склепы. Кладбище было устроено с бюргерской добротностью.

К ограде вела асфальтовая дорога, обсаженная деревьями. Слева и справа от нее — голое поле. Вспаханная земля была чуть притрушена снежной крупкой. В канавах блестел ледок.

Пименов прильнул к биноклю. Долго, пока не заслезились от напряжения глаза, всматривался в кладбищенскую ограду.

— Пусто, — сказал капитан, отложил бинокль и устало потер глаза. — Где же нам немцев искать?

Ему никто не ответил. Разведчики сидели под каменным заборчиком, курили в кулаки и ждали, что прикажет капитан. Они не меньше Пименова были встревожены бесследным исчезновением противника.

Пименов хотел сначала на окраине дождаться Орехова и связаться по рации с полком. Может, полковник прикажет ждать подхода стрелковых рот, занять Пассенхайм, а уж потом продолжать поиск? Тишина и неопределенность угнетали капитана, сковывали мысли, заставляли осторожничать. Разведчики чувствовали это и своим молчанием, скрупулезным выполнением приказов высказывали неодобрение.

— Глянуть бы все-таки на кладбище, — сказал Игнат. — Вдруг, кроме покойников, живые водятся?

— И так видно, что там никого нет, — ответил капитан.

— Так-то оно так. А ежели окажутся?

Пименов приказал разведчикам оставаться на месте.

— Мы со Смидовичем осмотрим кладбище, — сказал капитан, — Может, в самом деле там фрицы укрылись?.. Развилка дорог недалеко. Место подходящее, чтобы пробку устроить… За старшего остается сержант Васильев. Ждать нашего возвращения.

По открытой дороге на кладбище Пименов не пошел. Он решил подойти с севера, где виднелся клин леса, подступавший к кладбищенской ограде.

Пришлось снова брести по огородам, где земля, чуть схваченная морозной коркой, тяжело липла к сапогам, перелезать через заборы, ползти по канавам. Смидович уже жалел, что сказал капитану насчет кладбища. К чему фрицам на кладбище торчать, если рядом целый город? Там в подвалах такие доты можно оборудовать, что об них башку разобьешь, фаустников в подворотнях насажать, а на верхних этажах снайперов. Какого лешего им посередь могил мерзнуть? Небось тоже живые люди.

Лесок, клином тянувшийся к кладбищу, вблизи оказался жидким и просматривался насквозь. До кладбищенской ограды он не доходил метров полтораста, и эти метры были ровны, как стол.

Капитан и Смидович выползли на опушку, залегли и стали наблюдать.

— Ни хрена мы отсюда не увидим, — зло сказал капитан и приказал Смидовичу ползти к ограде.

Игнат пополз, а Пименов снова приник к биноклю.

Смидович прополз уже половину. На заснеженном поле хорошо была видна его крупная фигура. Грязный, порванный на спине маскхалат, автомат с круглым диском, перекинутый через локоть. Привычные плавные движения человека, которому довелось много земли проползти на брюхе.

Капитан перевел бинокль вдоль ограды, и у него оторопело застучало сердце. Из-за кирпичного столба отчетливо и ясно высунулся ствол автомата, качнулся и застыл, поймал на мушку ползущего Смидовича.

«Немцы», — ахнул капитан Пименов, и на минуту какая-то пелена застлала глаза. Сейчас очередь прошьет Смидовича.