— Мне надо идти, — повторяю я. — Извините.

Я встаю, собираю сумку под разочарованным взглядом математика.

— Ты, Женя, стала какая-то несерьезная, как связалась со Смолиным. Он на тебя плохо влияет, — ворчит он мне в спину, когда я выхожу из аудитории. Я делаю вид, что не слышу его слова.

А за дверью, в коридоре меня ждет Стас. Арсений Сергеевич не стал тогда на него жаловаться за стычку в Новосибирске. И на уроках его не поддевает больше. Соблюдает холодный нейтралитет. Но, по моим ощущениям, относится к нему все с той же враждебностью.

Стас спрыгивает с подоконника.

— Ну что, заступаем в рабочую смену? — обнимая меня за плечи, пристраивается рядом.

Понятно, что ему все равно не по душе то, что я мою полы в школе. Однако он или терпит, или свыкся. Но больше мы с ним на эту тему не заговариваем. Кроме того, как бы он к этому ни относился, а каждый день остается со мной. Носит мне ведра с водой, двигает, когда надо, мебель в приемной или инвентарь в спортзале, ну и просто развлекает меня, пока я убираю. А потом отвозит домой.

— У вас же сегодня игра? Вдруг не успеешь? — спрашиваю я.

Стас еще пару дней назад говорил, что они время от времени выезжают в какой-то загородный клуб поиграть в пейнтбол с парнями, причем не только нашими. Там у них большая команда. И это уже вроде как стало традицией. И вот сегодня как раз такой день.

— Ну, не успею, значит, не поеду, — пожимает он плечами.

— Да брось, не надо. Ты же любишь это дело. Езжай.

— Тебя я люблю больше, — легко и беспечно произносит он с сияющей улыбкой. И тут же улыбка его застывает и гаснет. В лице — сильнейшее смятение, в глазах — чуть ли не паника. Будто он вдруг понял, что сейчас сказал.

— В смысле… я люблю, — предательски краснея, продолжает Стас, — время с тобой проводить.

— Я так и подумала, — усмехаюсь я.

Боже, он так напрягся. Аж лицо окаменело. И даже руку с моего плеча сразу убрал, сунув в карман. И отошел в сторону на шаг.

И идет с пылающим лицом, глядя куда угодно, только не на меня.

Хочу его немного растормошить.

— А меня ты совсем не любишь? — подтруниваю над ним. — Ну хоть капельку? Нет? Эх… Ну я тебе хотя бы нравлюсь?

Стас резко останавливается. Сверкая глазами, разворачивается ко мне с таким видом, будто сейчас что-то очень важное на эмоциях скажет. Взгляд его такой жгучий, что у меня и самой начинает гореть лицо. И, если честно, даже сердце замирает в этот миг.

Он пару раз приоткрывает рот, но произносит лишь:

— Я… — и снова замолкает, будто не может себя пересилить.

В конце концов, выдохнув, отводит глаза в сторону и глухо говорит:

— Пойдем уже делом займемся.

Мы идем дальше. И больше он ни слова не говорит.

69. Стас

Парадокс — когда Янка спрашивала меня, люблю ли ее, я запросто, не думая даже, ей отвечал: «Ну конечно». И никаких заморочек. Это было так же легко, как просто поздороваться. Хотя ну какая там любовь? Я даже влюблен в нее не был, как сейчас думаю.

А с Гордеевой — это какое-то постоянное преодоление себя.

И надо же мне было так тупо ляпнуть. Ну и она, конечно, уцепилась.

— Совсем не любишь? Ни капли? — спрашивает, а у самой в глазах искрится смех. Ну, конечно, это ж так смешно. Просто охренеть какой замечательный повод для шуток.

— Ну я тебе хотя бы нравлюсь? — не унимается она.

Ей весело, а у меня внутри пожары, цунами, ураганы.

«Хотя бы нравишься? Я тебя люблю… очень сильно люблю… так люблю, что умер бы, не думая…», — отвечаю ей в мыслях.

А вслух даже несчастное «да» не могу произнести. Язык, связки, гортань, что там еще есть, вдруг задубели. Стали как деревянные. Ни звука из онемевшего горла вытолкнуть не могу. Но, может, оно и к лучшему, раз ей так смешно.

Безмолвно плетусь за ней до подсобки, где она переодевается в дурацкое балахонистое коричневое платье, какие носят у нас тут все уборщицы. Хотя ее никаким балахоном не испортить.

Молча беру из ее тележки пустое ведро и тащусь в туалет за водой. Каждый раз представляю, что было бы, если б меня кто-нибудь увидел за этим делом. Это был бы номер. А если б наши узнали… Вот бы у них вытянулись лица. Я б даже посмотрел на такое. Хотя нет. Ну, нафиг. Лучше пусть никто не знает. Как еще те пацаны из седьмого класса не растрепали…

Приношу полное ведро в спортзал.

— Спасибо, — благодарит Женя и смотрит как-то не так, как обычно. Или это мне уже кажется. — Стас, ну ты правда можешь идти. Я справлюсь. Ты и так мне каждый день помогаешь.

Гонит меня.

Что я там помогаю? Мне, может, в кайф просто быть рядом. Но вслух говорю, конечно, другое:

— Как скажешь.

Направляюсь к дверям. Ну а чего, раз гонит?

— Стас, — окликает Женя. — Ну, из-за чего ты так расстроился?

Приближается ко мне.

— Да ничего я не расстроился. С чего ты взяла?

— Хорошо, не расстроился, — мягко соглашается она, — но что-то точно пошло не так. Я тебя нечаянно обидела, да? Тем, что стала шутить? Ты думаешь, что я смеюсь над твоими чувствами? Но это не так, конечно же. Я бы никогда… Я просто думала, что тебе стало неловко, ну… из-за того, что ты оговорился. Ну и хотела перевести всё в шутку. Неудачно, признаю… Но я, конечно же, поняла, что ты имел в виду, что просто любишь проводить время. Простишь меня?

Тут я вообще теряюсь, не знаю, что сказать. И меня снова захлестывает. Сердце пульсирует у самого горла, того гляди выскочит наружу.

— Ну? Мир?

Женя берет меня за руку, заглядывает в глаза.

— Нет… — произношу с трудом, пытаясь вдохнуть-выдохнуть и успокоиться.

Она изумленно округляет глаза.

— Нет… — повторяю я. — Это не оговорка. Я правда тебя… Вот.

Она долго молчит, глядя куда-то в сторону. Ну, может, и не очень долго, а всего несколько секунд, но я за это время успеваю передумать всё самое плохое. Но потом она переводит взгляд на меня и с улыбкой говорит:

— Знаешь, мне кажется, что я тебя тоже… вот.

— Блин, Женя… — выдыхаю я с облегчением. И внутри отпускает.