– Я заколол ее при самозащите, мадам. Клянусь. Даже Чиффинч со мной в этом согласен. Что еще я мог сделать? Она потеряла разум и стала неуправляемой. Она могла вас убить.

Она чуть не рассмеялась над столь нелепым предположением. Она наклонилась вперед и указала на него пальцем:

– Так вот, сэр, все это случилось из-за вас и вашего друга Громвеля. Я оказалась там только потому, что вы вытащили меня из моей кареты и держали в этом ужасном месте, где я чуть заживо не сгорела. Что касается вашего поведения со мной в Пожарном суде…

– Люциус думал…

– Можете хоть раз подумать сами за себя? Вам теперь придется, поскольку Громвель мертв. Он бы убил меня, если бы ему от этого была бы какая-то выгода. Признайтесь честно: это ведь из-за вас я потеряла нашего сына. Это еще одно убийство на совести Громвеля, и на вашей совести тоже. Убийство собственного ребенка.

В изнеможении она упала на подушки. Через минуту, к ее удивлению, он сел на кровать. Попытался взять ее за руку, но она ее отдернула.

– У меня не было никакого умысла, – мягко сказал он. – Ни в первом, ни в последнем случае.

– Вы имеете в виду убийства? – сказала она. Она почувствовала боль внутри, пустоту. – Или смерть нашего ребенка?

– Я не хотел ничьей смерти. – Потом Филип прошептал так тихо, что она едва расслышала: – Если бы было можно прожить эти последние несколько недель заново…

Она видела, как уверенность покидает ее мужа, как слезает скорлупа сваренного вкрутую яйца, обнажая что-то белое и дряблое под ней. Как не похож он был на героя, которого она поклялась любить, уважать и слушаться в церкви в Сайре.

– И мне… мне жаль, – продолжил он. – Мне жаль, что я не поверил вам, когда вы сказали, что беременны. Мне жаль, что вы потеряли нашего сына. – (Она отвернулась от него.) – Возможно, вы и правы. Возможно, Громвель убил Челлинга и служанку в Ламбете, – прошептал Филип. – В самом деле, он намекал мне… Помните ту ночь, когда вы меня успокаивали?

Она кивнула. Вопреки ее воле сердце ее смягчилось.

– Той ночью Челлинг умер?

– Да. Говорили, это несчастный случай, но в глубине души я знал, что это не так. Я видел это на лице Громвеля, когда он мне рассказывал. И от его одежды пахло гарью. Он хотел только припугнуть коротышку, чтобы тот держал язык за зубами, но убивать не собирался. Это был несчастный случай… Неужели он убил Селию Хэмпни тоже? Он божился, что не убивал. – Филип посмотрел на нее. У него было несчастное лицо. – Джемайма, расскажите мне, что случилось в тот день, когда Селию убили? Что вы делали? Что вы видели?

Наступила тишина. Джемайма устремила взгляд на синие и серебряные узоры на пологе. Пришло время отбросить удобную выдумку, что из-за лихорадки она ничего не помнит о том дне, когда вдова Хэмпни была убита и все это началось.

– Мэри нашла экипаж, – нарушила она наконец молчание. – Я была на вас зла, не буду скрывать. Я думала, что вы пошли на свидание с этой женщиной. Я видела письмо и знала, где назначено свидание – в комнатах Громвеля в Клиффордс-инн. Мы поехали в Уайтхолл. Было жарко, и я захотела покататься по реке, там было прохладнее. – Она замялась. – Потом мы сошли на берег в Савое. – Не было причин щадить его.

Он не отступал:

– Громвель сказал, что вы пошли в Клиффордс-инн. Одна.

– Тогда скажем, что так и было, – сказала она. – Я была расстроена, конечно, и приняла решение, поддавшись сиюминутному порыву. Что он сказал вам обо мне?

– Он сказал, что увидел вас из окна, когда был с Селией, что вы поднялись по лестнице, но он вышел на площадку, чтобы не дать вам войти в его комнаты. Он был полуодет… Он услышал шаги внизу и выпроводил вас через другой вход по соседней, поврежденной пожаром лестнице, чтобы избежать скандала. Когда он вернулся, Селия была мертва. Лежала в луже крови.

Она не сводила глаз с мужа. Теперь она правильно его оценивала. И в радости, и в горе, как говорится в обете.

– Громвель врал хуже дьявола, сэр. Он лгал вам, лгал другим. Когда вдова не стала делать, как он хотел, он разъярился и убил ее, как и остальных. Вероятно, она грозила, что расскажет о вашем мелком гадком заговоре. Как бы то ни было, убил ли он ее после того, как я туда пришла, или до этого, теперь не имеет ровно никакого значения.

Он склонил голову:

– Возможно, вы правы.

Потом она удивила их обоих, взяв его за руку:

– Что сделано, то сделано. Мы должны извлечь урок, сэр. Полагаю, мы прервем аренду этого дома и поедем в Сайр. Теперь мы можем позволить себе жить только там. Мы будем жить очень тихо, полагаю, и, возможно, наши молитвы о ребенке будут наконец услышаны. Мой отец будет рад.

Глава 51

Итак, было еще больше лауданума и еще один дорогостоящий визит врача.

Маргарет ухаживала за мной, когда я позволял, а Сэм расхаживал по дому с хозяйским видом. Он смотрел на себя как на героя событий на Лондонском мосту на том основании, что он спас Кэт и меня и вернул нас в безопасное место.

Мое терпение лопнуло в четверг. И я ему прямо сказал, что единственное, что он сделал, – это потратил чужие деньги в пивной на мосту и еще больше денег в таверне у пристани Биллингсгейт и привез меня домой в наемном экипаже.

К этому времени я взбунтовался против тирании Маргарет и спустился в гостиную. В качестве компромисса на голове у меня была бархатная шапочка, одет я был в халат, а на ногах тапочки. Я также позволил Маргарет укутать меня в одеяла. Но я хотя бы больше не лежал в постели. Лауданум усмирял боль, хотя и вызывал запоры и дурные сны. Но все же оно того стоило – по крайней мере, в данное время.

Я послал Сэма в Уайтхолл с письмом мистеру Уильямсону. В письме был краткий отчет, состоящий исключительно из фактов о том, что произошло как в Пожарном суде, так и на Лондонском мосту. Правда кое-какие факты были опущены, в особенности те, что касались Кэт. Ответа я не получил.

Я также велел Сэму сходить на Генриетта-стрит и справиться о Кэт. Хэксби сказал, что она у себя в спальне и Сэм не может