его кабинет. И в потайном месте шкапа для книг увидел книгу, всю исписанную четким неведомым шрифтом, не от руки, а как бы машиною. И везде буква «А» писалась без перекладины.

— Таковое написание обозначает не токмо первую буквицу русского азбуковника, — пояснил тогда, и отчего-то шепотом, Владимир Анастасиевич, — а она есть и древний божественный знак обращения к Богу. Видишь — острие знака обращено вверх, к небу?

Тут их криком вызвали дамы на первый танец, и на этом познания Соймонова в старорусской азбуке закончились.

Губернатор помыкался с письмом старого князя по кабинету, потом решительно налил себе водки и залпом выпил почти стакан. Зажевал выпитое соленой черемшой из маленького бочоночка. И хлебным ножом, случившимся на буфете, вскрыл письмо старика.

Владимир Анастасиевич на половине письма, по обычаю, делился сплетнями и петербургскими слухами. А основное выразил в нескольких строчках:

«Ежели, дражайший Федор Иванович, буде у тебя возможность разузнать о моем проказнике, то отпиши, как он? Не токмо я, княгиня Трубецкая, Лизонька, нареченная невестою моего Темушки, интересуется его здравием и временем возвращения из сибирских просторов.

Она ныне взята во фрейлины Двора Ея Императорского Величества, но больно сим наложением чести больна. Имеет дикую фантазею со следующим обозом прибыть в твои пределы. Ежели ея не удержим с ейным отцем, Сиятельным князем Трубецким, то имею честь просить приглядеть, дабы она не пустилась по следам своего милого, а моего сынка. Характерец Трубецких ты, друг мой, довольно знаешь. Жаль, женских теремов нынче для праведного заключения невест — не строят! Обнимаю, пропиши все. Прощевай!»

У губернатора Соймонова в голове от выпитой водки, письма старого друга да вполне вероятной и вполне русской выходки дочери из рода Трубецких забегали как бы тараканы. Он заглушил их беготню еще одной порцией водки с соленой черемшой и выбрал теперь для чтения письмо от первого министра, всесильного. графа Панина.

Письмо то было передано не через канцелярию министра, на что отметок не имелось, а вроде бы — личным способом. Вот этого губернатор Соймонов не любил. Помянувши ставшим подзабываться якутским матом всех просителей из столицы, Соймонов письмо вскрыл.

Граф Панин в начале своей писанины опять же перечислил слухи и сплетни, однако — из Европы. А затем, не сделав даже абзаца при написании строк, велел губернатору исполнить его приказ, не ставя о том в известность Императрицу, ибо граф Панин как бы тайно и лично получил от нее благоволение на сей приказ. Каковой гласил, что надо немедленно собрать военный отряд и заарестовать отряд под водительством ссыльного майора Гарусова около китайского города Кяхта. Особливо заарестовать всю головку того охального отряда, включая особливо князя Гарусова, да с ним иностранного ученого посланника Джузеппе Полоччио и весь ихний груз. А затем Гарусова и ученого посланника разместить в Иркутском отдельном арестантском остроге. Для последующего судилища и расправы. Груз же немедля и прямо от Кяхты следует везти под крепкой охраной того же воинского отряда по реке Амур до его устья, где и сдать тот груз в целости на английские корабли, кои того груза станут там, в устье Амура, дожидаться. О содержании груза и о наличии в целости всего поименно — забота не его, губернатора, а особинного человека, что идет вместе с отрядом Гарусова. Тот человек сам объявится военному командиру, о том заботы губернатору Соймонову не ведать.

А в конце письма имелась грозная приписка, что за выдачу губернатором Соймоновым сей тайны — петля.

Прочитавши сие послание, особливо грозную приписку, губернатор Соймонов с сомнением посмотрел на штоф с водкой. В нем осталось меньше половины.

— Сенька! — проорал губернатор, будто увидел медведя. — Иди сюды!

Сенька Губан, знавший все ревы своего благодетеля, подхватил на кухне с ледника большой штоф с водкой, мису соленых груздей и вареную курицу и появился со всем этим вооружением в кабинете губернатора.

Разлив водку на два стакана, Сенька спросил:

— Чего изволите, Федор Иванович?

— Изопьем, — ответствовал Федор Иванович.

А когда испили, неожиданно спросил:

— Сенька! Возможно ли, чтобы князь Гарусов, что отправился с моего благословения в путешествие по Сибири, был вором и изменником?

Сенька подумал, наморща лоб. Ответил твердо:

— Никогда!

— Тогда погуляй по двору, да от окна далеко не отходи, — приказал ему Соймонов, — еще потребен станешь.

Когда Сенька застучал башмаками по лестнице, губернатор состриг ножницами край письма от Императрицы, не забыв поцеловать ее подпись на конверте.

Екатерина писала коротко и емко — продуманно.

С начала письма Екатерины Алексеевны имелись некоторые здравые рекомендательности губернатору по законам сибирского володения. А вот далее Соймонову снова попались строки с фамилией «Гарусов». Императрица извещала губернатора, что из лично ей подчиненных источников, минуя службу графа Панина, стало известно, что не позднее нынешней осени, еще до скончания переговоров России с Китаем по пограничному праву, в устье реки Амур войдут аглицкие военные корабли. Про те корабли из Англии лично Императрице никто не писал и не запрашивал. Посему губернатору Сибири надлежит сначала узнать — по какой причине войдут в сибирскую реку те корабли и с какой целью. Но узнать сие потребно лишь для близиру, поелику морские военные корабли в реки торговать не заходят. А ежели им пресной воды надобно али продуктов, то на сей предмет команде кораблей министром Англии приказа на заход в чужие воды не отдается. Капитан то решает. А посему губернатору Соймонову надобно созвать к берегам Амура охотников из казаков и промышленников, и те корабли отогнать в море русским правом. А возгордятся англы али чего хуже — пустят оружие супротив русских, то те корабли следует сжечь.

И внизу письма стояла приписка:

«А китайцам, Ваше Высокопревосходительство, о сей аглицкой операции знать не надобно. Ежели англичаны вдруг пойдут боем супротив Китайской Империи, то им, англичанам, силами собранных русских охотников не следует помогать. Ибо, Я полагаю, дражайший Федор Иванович, что сия демонстрация флотом вызвана действиями моего ответственного человека — князя Гарусова, что ведет нынче операции тайного свойства и к великой пользе Российской Империи. Что влечет за собою как бы Мою великую просьбу — князя Гарусова в случае нужды оберечь, с его имуществом, а ученого посланника — тоже уберечь, но для расследования его делов в Сиберии».

— Сенька! — крикнул в окно Соймонов.

— Чего изволите? — спросил прибежавший с улицы запыхавшийся Сенька Губан.

— А вот ответь мне: кто в Сибири почитается больше — граф Панин али Императрица, Вседержительница