Уоткинса полицейским в штатском и знал, что в их подразделении что-то неладно. Однажды, когда облава под его руководством принесла улов в более чем пятьсот пакетиков героина, другие полицейские вызвались передать их в отдел вещдоков. Нолан отказался. Он лично пересчитал пакетики, сфотографировал и получил на свое имя квиток из отдела. И действительно, немного погодя героин – на 15 тысяч долларов – исчез из вещдоков, и в итоге осудили двух его сослуживцев. Но несмотря ни на что, Нолан до самого конца не верил, что Уоткинс знал о коррупции или был каким-либо образом в ней замешан. Вопреки советам и пожеланиям комиссара полиции, на суде он дал положительную характеристику Уоткинсу.

Полковника осудили, затем он подал на апелляцию и был оправдан. Так же разделилась и карьера Нолана: до своих показаний он был сержантом, назначенным в следственную часть прокураторы штата; после – командовал патрулем в секторе Северо-Запада без надежд увидеть здание штаба, пока в нем сидит нынешняя администрация. Опала, политические махинации, случайное пятно на репутации из-за чужой коррупции – все это повлияло на Нолана, и настолько, что его подчиненные уже стонали хором, когда сержант принимался в очередной раз пересказывать историю о пропавшем героине.

То, что Нолан вернулся в угрозыск после стольких лет на улицах, немало говорит о человеческом упорстве. И хотя он не имел опыта в расследовании убийств, вполне логично, что его конечным пунктом стал именно убойный, где проблема организованной коррупции никогда не стояла по-настоящему. За последние пятнадцать лет балтиморский департамент оставался преимущественно чист – что даже удивительно, если посмотреть на департаменты Нью-Йорка, Филадельфии и Майами. Но если коп все же намеревался зашибить настоящие деньги, ему была прямая дорога в отдел наркотиков, азартных игр или любой другой, где можно выбить дверь и тут же найти сто тысяч баксов под матрасом. В убойном единственная принятая афера – плата за сверхурочные; никто так пока и не придумал, как заколачивать серьезные деньги на трупах.

В первую очередь Нолан был человеком, умеющим выживать, и он гордился своим званием и положением в отделе убийств. Поэтому управленческие задачи принимал всерьез и огорчался, что Лэндсману, Макларни или Д’Аддарио не так интересны ритуалы субординации. Их собрания неизбежно начинались с предложений Нолана по работе смены – были и хорошие, и плохие, но все касались формальностей. Долго эти летучки никогда не длились: Лэндсман в ответ просто рекомендовал Нолану либо обратиться за серьезным психологическим лечением, либо переходить на марихуану подороже. Затем Макларни шутил на какую-нибудь вообще постороннюю тему и Д’Аддарио, к смятению Нолана, завершал собрание. Короче говоря, Лэндсману и Макларни нравилось самим расследовать преступления; Нолан предпочитал роль руководителя.

Как следствие, с точки зрения Нолана, внезапный тактический переход Д’Аддарио к микроменеджменту был правильным и запоздалым. Лейтенанту надо бы взять сержантов в узду, а сержантам – приструнить своих людей, рассуждал Нолан. На его взгляд, лейтенант во многом не только перекладывал личную ответственность, но и потворствовал тому же самому у сержантов.

И все же детективы Нолана – Гарви, Эджертон, Кинкейд, Макаллистер, Боумен – действовали с той же, если не большей, свободой, что и остальные группы. Документооборот, административные вопросы, кадровые проблемы – все это брал на себя Нолан. Но главной целью убойного всегда было раскрытие убийств, и в это начальство не лезло в случае с группой Нолана так же, как и с остальными. Его детективы работали в своем темпе и стиле, и ничего другого он никогда не требовал. Такого подхода требовал характер Эджертона, но и методичный Гарви под началом дотошного сержанта раскрывал двенадцать дел в год. А без сержанта – дюжину.

– Мне никакой другой сержант не нужен, – говорил Гарви, объясняя динамику своей группы другому детективу. – Просто время от времени надо давать Роджеру по мозгам и спускать его с небес на землю.

Детективы безропотно переносили сокращения сверхурочных и изменения графиков только потому, что понимали положение Д’Аддарио. И когда он начал стоять у них над душой, перепроверять дела и просить дополнительную отчетность, никто по-настоящему не обиделся. Рик Рикер, работая в полуночной смене без одного человека, емко подытожил общее мнение:

– Если б не Ди, – сказал он двум детективам, – мы бы эту хрень терпеть не стали.

И все же терпели весь апрель и еще половину мая, пока Д’Аддарио пытался сжиться с вредным характером, которого требовали от него правила. Все-таки лишние бумажки и изменения графиков были косметическими, их можно было перестрадать, пока лейтенант переживает бурю. Что до сверхурочных – они вернутся уже с середины июня, когда начнется новый бюджетный год. Детективы ругались, ворчали, но слушались Д’Аддарио. И главное – продолжали делать то, что было важнее всего для будущего их лейтенанта: раскрывали убийства.

Черути вложился арестом по делу об избиении с летальным исходом на Юго-Западе, а Уолтемейер раскрыл нападение с огнестрельным оружием в доме на Северной Вульф-стрит, рядом с больничным комплексом Хопкинса. В смене Стэнтона Томлин принял нападение с холодным оружием, закончившееся арестом курсанта полиции, который должен был поступить в академию в следующем месяце.

– Как думаете, мне стоит позвонить в кадровый отдел? – спросил курсант после чистосердечного признания.

– Хорошая мысль, – ответил Томлин. – Хотя уверен, там об этом так или иначе узнают.

Гарви и Кинкейду досталось убийство на Гарлем-авеню, благословленное свидетелями и подозреваемым, не ушедшим с места преступления. Приехав в Университетскую больницу проведать жертву, детективы наблюдали, как хирурги вскрывают парню грудину в отчаянной попытке прямого массажа сердца. Линия на ЭКГ скакала, кровь из грудной полости хлестала на белый кафель. «Десять-семь» через пару часов, предсказал ординатор реанимации, самое позднее – утром. Да неужто, подумали детективы, не понаслышке знакомые с медицинским аспектом насильственной смерти. Когда хирург вскрывает грудину, он уже исчерпал все возможности; любой детектив знает, что 97 процентов таких попыток – неудачные. Шестое правило убойного было опровергнуто, и Гарви вернулся в кабинет, не в силах сдержать изумление.

– Эй, Дональд! – крикнул он, вальсируя с Кинкейдом вокруг металлического стола. – Он умрет! Он умрет – а мы знаем, кто виноват!

– Вот же ты бездушная тварь, – качал головой и посмеивался Нолан. Потом сам резко развернулся на каблуке и протанцевал джигу в свой кабинет.

Через неделю Уолтемейер с помощником прокурора вылетели в Солт-Лейк-Сити, где почтенный столп общества признался ближайшему другу, что его разыскивают за убийство, совершенное тринадцать лет назад в Балтиморе. Дэниэл Юджин Биник, сорок один год, провел в Юте двенадцать лет, большую часть времени – в браке, работая под вымышленным именем консультантом для зависимых