Из «Яснополянских записок»

Душана Петровича Маковицкого

4 ноября

«Наше дежурство не было упорядоченным, все мы были возбужденные, утомленные, то и дело отвлекали нас (особенно Никитина) корреспонденты, родные, друзья, любопытные. Получались в большом количестве газеты, переполненные известиями о Л. Н. Каждый получал во много раз бóльшую корреспонденцию, чем обыкновенно, много телеграмм. Как только кто-нибудь ложился спать, его будили из-за „срочных с ответом“ телеграмм.

Хотя квартира была семьей Озолиных оставлена, места стало больше, но нас, людей около Л. Н., и вещей прибавилось. Две комнаты квартиры были не вычищены и, кроме того, на ногах вносилось в квартиру много грязи, песку.

Жили в квартире Озолина Александра Львовна, Варвара Михайловна, Озолин, Чертков, Сергеенко, девушка-прислуга. Я, Никитин и Семеновский ходили ночевать в другие квартиры. Днем приходили еще доктор Стоковский, Татьяна Львовна, сыновья Л. Н., Горбунов, Гольденвейзер, позже еще прибавились доктора (Щуровский, Усов). Иногда входил разносчик телеграмм. Во время совместной еды порой бывало шумно. Когда Л. Н. было плохо, все приунывали; когда, казалось, ему легче, оживали.

Не догадались обзавестись мягкой обувью, не смазали дверей (это стали делать только с пятого дня); топка, мытье пола, умывание лица, рук, тела; не догадались, когда Л. Н. дремал, сделать на дверях знак не входить.

(Сегодня распоряжение о выселении лиц, не живущих в доме у начальника, не семейных Л. Н. и не корреспондентов — тоже растревожило нас, хотя напрасно. Это было сделано, чтобы предотвратить скопление народу, которого через несколько дней набралось бы из Москвы и других городов тысячи.)»[292].

Комната, в которой умер Л. Н. Толстой. Астапово. 2010. Фотография В. Б. Ремизова

Стол с лекарствами и медицинскими принадлежностями в комнате рядом с той, в которой умер Л. Н. Толстой. 1910. Астапово. Фотография корреспондента газеты «Русское слово» (?)

Из книги

Александра Борисовича Гольденвейзера

«Вблизи Толстого»

3 ноября

«В Астапово оказался очень хороший старик — буфетчик, седой, крепкий — лет под шестьдесят. Он отлично кормит всех и готовит вегетарианские блюда для многочисленных съехавшихся вегетарианцев.

На станции и в буфете приходится встречаться с членами семьи Толстых… Софьи Андреевны я пока не видал.

Я опасался, что приезд наш с Горбуновым удивит или стеснит бывших при Л. Н. Но нам были рады и нашли наше появление совершенно естественным. На душе тяжело, но я рад, что приехал и нахожусь вблизи Л. Н.»[293].

«В домике из сеней направо вход в кухню, прямо — заглушенная стеклянная дверь в комнату, где лежит Л. Н.; из кухни дверь в комнату, обращенную в столовую и вообще общую, где сходятся ухаживающие за Л. Н. родные и близкие. Из этой комнаты прямо вход в одну из двух комнат Л. Н. В первую его переводят иногда, когда ту нужно прибрать. Большей частью он во второй, налево от этой»[294].

4 ноября

«Нынче утром сюда приехал губернатор. Все переполошились. Распространился слух, что губернатор вышлет из Астапова всех, кроме четырех ухаживающих за Л. H.; станцию и буфет будто бы закроют для посторонних.

Сыновья Л. Н. отправились к губернатору. Он сказал им, что станция вне сферы его влияния, но что он, тем не менее, ручается, что никого из находящихся при Л. Н. не тронут. Вообще тревога, по-видимому, фальшивая. От начальника дороги получено распоряжение предоставить всем приехавшим возможные удобства.

Корреспонденты тоже остались. […]

Здесь народу все прибывает. В буфете — клуб. Корреспонденты получают в известные часы от докторов бюллетени. Всякий, кроме того, старается получить какие-нибудь свежие новости; они положительно рвут каждого из нас на части, стоит только появиться в пределах станции.

В буфете в часы обеда — давка. Курят, шумят, держатся шумно и развязно… Разгуливает по станции со своим свояком… которого все Толстые зовут „Вака“. Все они пьют (и много), едят и болтают… Вся эта толчея — мучительный контраст с роковой таинственной борьбой жизни и смерти, происходящей в двух шагах, в маленьком домике начальника станции…»[295].

6 ноября

«Третьего дня получилась на имя Л. Н. телеграмма из Оптиной пустыни от иеромонаха Иосифа с просьбой разрешить приехать.

Александра Львовна ответила, что семья Л. Н. просит его не приезжать, так как видеть Л. Н. все равно нельзя. Оказывается, старцу Иосифу было синодом предписано ехать в Астапово. Он по немощи отказался. Тогда командировали игумена.

Вчера вечером игумен Варсонофий приехал вместе с иеромонахом Пантелеймоном. Они выразили желание видеть Л. Н., но им сказали, что это невозможно.

Нынче они хотели повидаться с Александрой Львовной. Она послала им письмо, в котором написала, что не может отойти от отца, что свидание их с отцом невозможно по состоянию его здоровья, что доктора не считают возможным допустить кого бы то ни было к Л. H., а главное — свидание невозможно потому, что оно противоречило бы воле Л. H., а воля отца для нее священна. Монахи еще раз письменно обращались к Александре Львовне, но она им ответила то же самое. Говорят, они надеялись, что их допустят хотя бы войти в дом, чтобы потом иметь возможность говорить, что они были у Толстого и благословили его.

Варсонофий беседовал с Д. В. Никитиным, который от имени докторов сказал ему, что допустить свидание они ни в каком случае не могут»[296].

6 ноября

После консилиума врачей

«На вопрос Татьяны Львовны — вызвать ли телеграммой Михаила Сергеевича (мужа Татьяны Львовны. — В. Р.), Щуровский ответил:

— Откладывать в долгий ящик не следует.

— Что же — может все кончиться до ночи?

Щуровский уклонился от прямого ответа, но повторил:

— Медлить не советую.

Софья Андреевна все в том же состоянии. Ей читали нынче фельетон Меньшикова о Л. H., положительно обливающий его грязью, а она почти кричала, что все это правда и одобряла Меньшикова. Душевное состояние ее ужасно, и все-таки нельзя не испытывать к ней глубокой жалости…

Приблизительно в час — в половине второго, когда при Л. Н. были Александра Львовна, Татьяна Львовна и, кажется, Варвара Михайловна, он тихо сказал:

— Вот и конец… Просто, хорошо…

Потом он приподнялся и, собравшись с силами, довольно громко сказал:

— Помните одно: есть на свете пропасть народу, кроме Льва Толстого, а вы все смотрите на одного Льва…

После этого Л. Н. в изнеможении опустился на подушку и тихо сказал:

— Как хорошо, легко… никто не мешает…

Татьяна Львовна выбежала из комнаты и передала бывшим в домике, и мне в том числе, эти слова Л. Н.»[297].

Железнодорожный колокол и подлинные часы, стрелки которых указывают