Тишина.

— Вы признаете все сказанное.

Молчание.

— Если вы не будете говорить, я буду вынужден прибегнуть к помощи Накту, отчего ваш разум может помутиться навсегда.

Молчание.

Спустя час вокруг Кашима собрались три нага в белых вуалях. Но сколько бы они ни пытались проникнуть в разум чужеземца, им это не удавалось. А по завершении один змеелюд заерзал на плитах в конвульсиях, как червь на сковороде и вскрыл свое горло ритуальным ножом.

Хазем остановил суд. Назначенные временные правители требовали чистого признания, чтобы взять власть. Но и сам Хазем придерживался принципа своего отца, если кто-то молчит — его нельзя судить, потому что истина может уйти с его жизнью.

Кашима перестали поить и кормить. Любой человек бы умер от таких ран в момент их нанесения.

Но Патриарх не просто держался.

В очередной день суда через месяц перед Хаземом предстал все тот же старик, но его тело не иссохло, гной не поразил жуткие раны, а мышцы не облепили кости. Они были вздутые, жилистые сгустки оплетали колья из черного металла, будто приняли их как собственные кости, или, наоборот — пытались вытолкнуть?

— Учитывая все факты, возложенной на меня властью я приговариваю вас к смерти, — сказал Хазем, напряженный не столько от вида чужеземца, сколько оттого, что не смог назвать его настоящее имя при объявлении приговора. — Казнь состоится до заката.

Хазем встал, повернулся спиной и направился к выходу.

Кашим открыл глаза. Судья ощутил этот взгляд.

— Хазем Наакт, — проговорил узник хриплым голосом, — я благодарен тебе за время, что ты подарил мне, отплачу тем же.

Черный металл в теле старика хлопнул, изрешетив насквозь тех, кто был поблизости. Оковы будто мокрая глина разошлись на руках и ногах. Плита под стариком треснула, промяла пол под босыми пятками.

Кашим встал.

Десятки глеф и залп стрел хлынули на Патриарха.

Пара золотых женских рук обволокли старика будто кокон. Отскочившие снаряды осыпались на каменный пол как зерна. Пара наг попытались разрубить золотые ладони.

Вихрь пальцев из желтого металла разлетелся по огромному залу суда. Всплеск пыли от сломанных колонн и крови, от смерти свидетелей и стражи взорвались единым залпом.

Несколько наг, которые успели стать песчаными, собрали свои тела по крупицам вкруг хрупчайших ядер, которые тут же раздробили золотые пальцы женских рук.

Хазем застыл. — «Монстр,» — подумал он.

Кашим медленно пошел к нему, босые ноги старика с надутыми жилами прошуршали мимо судьи.

Патриарх подошел к окну, выломал проход в свой рост. Перед ним открылся северный город Лактана. Будучи в самой высокой башне он спрыгнул.

(Через месяц)

Хазем брел по пустыне, ветер то и дело подбрасывал ему жмени песка в лицо. Его кут слег, изнеможенный от погони, которая длилась уже неделю.

Хазем с сыном на груди повел дочь за руку по песку.

— Отец, — маленькая Сахин посмотрела на родителя серыми, почти белыми глазами, — мы умрем?

Судья сжал ладонь дочери. Он присел на колено. Девочка плакала.

— Я не могу врать Сахин. Прости меня, я… виноват.

Девочка повисла у отца на шее.

— Мы вместе.

Через неделю Хазем споил сыну и дочери последние капли воды. А еще через день судья понял, что пустыня убьет его семью со дня надень.

Он посмотрел на Сахин и Алмаса — совсем изможденные они тяжело дышали.

В пыли ударила молния. Но дети не нашли сил даже для того, чтобы дрогнуть.

Хазем в полубреду открыл сухие глаза.

В песчаной буре стоял силуэт гиганта. Тяжелой поступью он подошел к судье. Тот схватился за нож, ощутил, что даже не может вытянуть его из кобуры.

— Время заключить сделку Наакт, — сказал железный голос.

Судья посмотрел на демона.

— Я слушаю.

— Ты отдашь мне все три жизни, — демон протянул десятипалую руку и загнул семь пальцев. — Оставишь своих отпрысков мне, они переживут это время.

— Что с ними будет?

— Сын станет бродячей собакой, а дочь всю юность будет на расстоянии вытянутой руки от врага. — Демон загибал пальцы и нацелился на Хазема. — А ты, Наакт, исчезнешь на десять лет. Ты должен вести простую жизнь, делай что хочешь, однако слушай нашего господина каждый день, и надейся, что однажды пригодишься ему.

Судья посмотрел на демона.

— Я предлагаю лишь раз.

Затем на детей.

Слова «Лишь раз» эхом отозвались в его мыслях.

— Согласен.

Демон ткнул Хазема в лоб.

Боль рассекла его сознание. А наутро он проснулся посреди пустыни. Возле него влялась фляга. Он выглушил половину, захлебнулся, откашлялся.

Огляделся.

Белый песок. Рядом сидел Таршин.

«Теперь ты торговец, забудь все, что было,» — раздался собственный голос у него в голове.

— Повинуюсь.

Год за годом Хазем видел, как умирают города Махабира. Жуткая правда была в том, что весь юго-восток и половина Лактана уже вымерли. Глубочайшие борозды в земле увели воду. Наступил голод.

Каждая деревня в округе городов исчезла, превратилась в пустующую глушь, заваленную сухими телами, а со временем на поверхности песка едва торчали крыши домов, вскоре исчезли и они.

Хазем не раз пытался помочь детям, но все умирали, кто раньше, кто позже.

Судья научился слышать Махабира, он делился с ним многими знаниями: языки других народов, образ далеких материков бесконечного мира, а также истинной историей. Благодарный за оказанное внимание судья день ото дня укреплялся в идее, что все, что он может — служить.

Глава_28.4

Голова Рюги кружилась, а из носа потекла кровь. Гон припала на колено. Сайф и Хазем дернулись, чтобы поддержать ее. Рюга мотнула головой.

— Старик, — рыча обратилась она, — почему не убил гада? Он же враг, и ты знал… Знал это с самого начала.

— Я хотел поступать, как завещал отец, хотел исполнить свой… — он умолк.

— Незачем спрашивать его, — встрял Гамаш, который все еще сидел, уже почти в темноте. — Думаешь это просто, знать что загубил свою родину?

— У меня вопрос вам обоим. — Рюга встала. — Вы дураки?

Сайф и Хазем уставились на гона.

— Думаете ОН добрый? — Девушка ткнула себя в грудь. — Вы вообще думали, почему Кашим может вести себя так?

— О чем ты? — спросил Гамаш.

— Я живу с ним, он щадит меня. Но мог бы разорвать на куски в любой момент, подчинить себе. С чего вы решили, что если мы соединим мои части и части старика — выйдет добрый божок, который спокойно уйдет на небо. Что если мы высвободим чудовище?

— Я верю в Махабира, — сказал Хазем.

Сайф рыкнул в согласии.

— Ты