«рядового» заместителя министра, глав министерских управлений и даже ряда отделов, и очень редко — бывших министров[571]. Хотя среди них «попадались» и последние, в частности глава Госплана СССР Н. К. Байбаков, министр транспортного машиностроения СССР С. А. Степанов и министр угольной промышленности СССР А. Н. Задемидко. При этом уже 22 мая 1957 года выходит очередное Постановление Совета Министров СССР № 556 «О мероприятиях, связанных с исполнением закона "О дальнейшем совершенствовании организации управления промышленностью и строительством"», где в п. 7 было прямо указано: «Предоставить председателям советов народного хозяйства экономических административных районов права, установленные для министров СССР, а руководителям хозяйственных объединений (главных управлений или управлений) совнархозов — права начальников главных управлений министерств СССР[572].

Уже к июлю 1957 года основной костяк всех руководящих кадров первого созыва — 94 председателя СНХ и 360 их заместителей — был рекрутирован из числа бывших работников центральных и республиканских министерств, в том числе заместителей глав республиканских правительств, заместителей союзных министров, начальников главных управлений союзных министерств, республиканских министров, и только 11 управленцев были рекомендованы самими рескомами, крайкомами и обкомами КПСС. На тот момент должности председателей региональных СНХ заняли 9 заместителей глав правительств четырех союзных республик, 22 республиканских министра, 41 заместитель министра и 22 начальника главных управлений союзно-республиканских и союзных министерств. Причем, как указали ряд историков (В. Н. Горлов[573]), сроки и темпы переброски десятков тысяч высококлассных специалистов из центра в провинциальные совнархозы «были столь коротки и поспешны», что невольно создавалось впечатление, что «Н. С. Хрущеву очень не терпелось выслать из столицы влиятельных хозяйственников», на которых опирались Н. А. Булганин и другие руководители союзного правительства. При этом высший руководящий состав самих совнархозов, то есть начальники главных управлений, сводных отделов и директора крупных комбинатов и трестов, набирались в основном из местных кадров, поскольку вся местная партийная бюрократия, которая и поддерживала эту реформу, была убеждена, что может обойтись без посланных «столичных начальников». Позднее, 26 сентября 1957 года, когда завершились первые оргмероприятия, Совет Министров СССР выпустил Постановление «О Совете народного хозяйства экономического административного района», в котором четко прописал все компетенции и полномочия этих органов, а также, как выразился С. Г. Коваленко, «наделил высшее чиновничество СНХ значительными правами»[574]. Так, в отличие от упраздненных министерств, которые имели право проводить реорганизацию подчиненных им предприятий только с разрешения Совета Министров СССР, «совнархозам с самого начала было позволено создавать новые единицы, реорганизовывать уже существующие и при необходимости ликвидировать отдельные производственные звенья». Они «имели право изменять статус предприятий, выделять на самостоятельный баланс такие специальные части, как подсобное сельское хозяйство, лесозаготовки, жилищно-коммунальное и транспортное хозяйство» и даже создавать территориально-производственные комплексы. При этом все СНХ подчинялись Совету Министров СССР через Советы Министров союзных республик, которых наделили правом отменять или приостанавливать любые их постановления[575].

Надо сказать, что в исторической науке до сих пор существуют совершенно разные оценки хрущевской «совнархозовской реформы». Одни историки (Р. Г. Пихоя, А. В. Пыжиков, Ю. В. Аксютин[576]) полагают, что в целом она носила положительный характер, так как был серьезно подорван партийный и министерский диктат над многими отраслями промышленного производства, усилилась кооперация различных производств в рамках самих экономических районов, резко уменьшились издержки по транспортировке сырья и готовой промышленной продукции, отчетность и т.д. Другие авторы (Е. А. Хромов, В. Л. Некрасов[577]), ссылаясь на докладные записки начальника ЦСУ СССР В. Н. Старовского в Совет Министров СССР[578], двояко оценивают данную реформу, но в целом также положительно, особенно на первом ее этапе. Хотя, если в начале ее реализации в 1957–1959 годах шел ежегодный прирост производства валовой продукции на 10,4%, 10,7% и 11,1%, то уже в 1960 году темпы роста экономики снизились до 9,5%, а в 1963 году вообще упали до 8,1%. При этом, по их мнению, такая ситуация сложилась прежде всего потому, что «хозяйственную инициативу совнархозов сковывали действия центральных планирующих органов, игнорируя их права и препятствуя реализации их интересов». Третья группа авторов (Н. П. Шмелев, С. Г. Коваленко, В. П. Мохов[579]), напротив, уверяют, что практика управления советской экономикой посредством совнархозов себя совсем не оправдала, поскольку: во-первых, эта реформа управления затронула не сущность, а только форму всей сталинской системы, которая по своей природе оставалась излишне централизованной и командно-административной; во-вторых, по факту вся ответственность за экономическое развитие страны была в основном переложена с центральных на республиканские, региональные и городские органы государственной власти и управления, не имевших достаточных финансовых и материальных ресурсов; в-третьих, в условиях сохранения прежнего централизованного государственного планирования и отсутствия рыночных механизмов эта реформа быстро привела к дезинтеграции всей советской экономики, в основе которой лежали давние, сформировавшиеся еще в период индустриализации тесные производственные, отраслевые, межотраслевые и межрегиональные экономические связи и т.д. Поэтому сразу после отставки Н. С. Хрущева новое руководство страны взяло на вооружение политику «сдирижированного консенсуса» во взаимоотношениях аппаратной верхушки и всех региональных властей. И, наконец, четвертая группа авторов (Р. А. Белоусов, Г. И. Ханин, В. Ю. Катасонов, А. С. Галушка[580]) убеждены в том, что данная реформа была «грубой ошибкой», ибо она нанесла первый и очень ощутимый удар по всей сталинской экономической модели, которая лежала в основе всей советской социалистической системы, созданной еще в довоенный период. Именно эта реформа в конечном счете резко снизила всю управляемость народно-хозяйственным комплексом страны, практически сразу привела к общему падению очень высоких и стабильных темпов всего промышленного производства, столь характерных для сталинской модели мобилизационной экономики, разрушила систему стратегического планирования и целостность организации единой системы всего народного хозяйства страны в пользу территориальной экономической раздробленности и националистического местничества; и, таким образом, стала первым кирпичиком, положенным в фундамент новой редакции так называемого «нэповского госкапитализма» уже в «косыгинской упаковке», который спустя 30 лет, в годы горбачевской перестройки, исполнил роль могильщика не только экономической системы советского социализма, но и самого советского государства.

Наконец, 10 мая 1957 года Госэкономкомиссия СССР, уже давно ставшая костью в горле у Н. С. Хрущева, была преобразована в Государственный плановый комитет СССР, который возглавил очередной хрущевский приятель и выдвиженец, заведующий Отделом машиностроения ЦК Иосиф Иосифович Кузьмин, ставший одновременно первым заместителем председателя Совета Министров СССР. Причем, как считают ряд авторов (Г. И. Ханин[581]), на сей раз Н. С. Хрущев не рискнул доверить этот ключевой пост в правительстве сколь-нибудь крупному и авторитетному руководителю и посадил на это место преданного человека, очень слабо