Но оказалось, что ей это было не нужно. Она променяла нежность и доверие на грубые «ласки» Эда. А Птитс, вероятно, и правда был для неё просто другом — как и для одноклассниц, которые любили с ним пообщаться, но при этом заглядывались на хулиганов и спортсменов из параллельного класса…

— Хватит, — остановил Карл, не в силах больше смотреть, как Эд тычет членом в Барбару. — ХВАТИТ!!!

Н. С. неохотно выключила монитор. Авис тяжело дышал, и слёзы текли из его чёрных глаз. Реальность вокруг стала мутной и расплывчатой. В ней больше ничто не имело значения. Снова он чувствовал себя разбитым. Это ощущение его сопровождало и прежде, с давних пор. Но что, если теперь он не смирится с ударами судьбы, что сочла его недостойным? Что, если теперь он ей что-то противопоставит?

Карл почувствовал, как на смену горю пришла злость. Сильный, необузданный гнев наполнил его жилы. Раньше он тоже чувствовал эту разрушительную ярость, но подавлял её, желая быть хорошим и правильным. Но для кого? Для родителей, которых он оставил давным-давно? Для тех ничтожеств, которых он по ошибке считал своими? Для себя? А что это ему принесло? Это сдерживание…

Да ровным счётом НИЧЕГО. Он не был верующим человеком и не считал, что за примерное поведение попадёт в Рай. И всякие эзотерические понятия вроде кармы ему близки не были. Что, если теперь он выплеснет копившуюся годами злобу? Что, если теперь все справедливо от неё пострадают?

Он схватил фото с Барбарой на Зекарисе и принялся бить об стол. Сначала стекло не хотело поддаваться, но после нескольких ударов со всего размаха треснуло и разлетелось на множество осколков. Н. С. осторожно отошла к двери, наблюдая за Карлом.

Тот орудовал в беспамятстве. Он хотел расплющить эту проклятую рамку, стереть её в порошок… Дёрганым движением Птитс повернул фотографию к себе и вытащил её, скомканную и помятую. При этом он случайно порезался, но Ависа это не беспокоило — он даже не почувствовал боли. Его раздирала ненависть, ненависть к той пустой, лишь изображавшей любовь женщине, и её новому обезьяноподобному ухажёру. Карл схватил фотографию, скомкал — и разорвал на кучу кусочков. Затем он сделал то же самое и с другими изображениями Барбары на своём столике. И со всеми остальными фотографиями — он разбивал рамки и рвал криганку, Пикселя, себя…

Последним был снимок, сделанный ещё давно, когда Птитс учился в девятом классе на Великородине. Карл-подросток в бежевом свитере довольно улыбался на голубом фоне, и в его чёрных глазах сверкали искорки ума и жизнелюбия.

Ярость ненадолго утихла, уступив место сожалению. Тот наивный мальчик ещё не столкнулся с жизнью, не увидел, как охранители утаскивают Шери, не попал на разорённую войной Антею, не встретил Грюнвальда и Хардред, не получил удар в спину от Барбары и не побывал в камере «Чумы»… Он был ещё милым и хорошим… или же казался? Сейчас Карл осознал, что ещё с тех пор в нём накапливалась ярость, и он просто сдерживал её в попытке быть хорошим человеком… Тот дивный мальчик, тот несуществующий Птитс теперь окончательно умер. Карл разбил стекло, за которым была эта чудовищная ложь, затем вытащил снимок и в гневе раскрошил его.

Следом Птитс резко выдвинул ящик стола и схватил блокнот. Он выдирал клетчатые страницы со своими рисунками, беспощадно комкал и рвал. Нарисованные ручкой пейзажи разных миров, животные, люди — все превратились в мелкие клочки. Всё самое светлое и доброе, что было в Карле, было уничтожено им же за ненадобностью: оно не помогло ему стерпеть жизнь, а только принесло ещё больше страданий. Сильнее всего Авис ненавидел ту картинку, где они с Барбарой обнимали друг друга. Возможно, пока он это рисовал, она как раз предавалась любовным утехам с тем ультрамужественным орангутаном?

Авис с нечеловеческим рывком перевернул постельное бельё на кровати. Отчаянно силясь уничтожить подушку и одеяло, Карл разорвал тонкую ткань пододеяльника, простыни и наволочки. На его лице больше не было слёз — одна только ненависть. Он окинул слепым, яростным взглядом экран, на котором покинувшая комнату Н. С. прежде показывала то ужасное видео. Представляя тошнотворный секс Барбары и Эда, Птитс набросился на монитор. Сначала устройство не поддавалось ему. Но несколько исступлённых рывков — и экран слетел с кронштейна, и Авис швырнул его на пол. Поднял и снова разбил. И снова. И снова. И снова…

С детства Карл видел перед собой яркий образ лучшего мира. Там всё было чистым и прозрачным, без той мути, через которую приходилось пробираться в реальности. Живя на Великородине, маленький Карлуша хорошо чувствовал мелочность конфликтов, ложь взрослых и других детей, попытки выдать за непреложные правила то, что было лишь результатом неумения, да и нежелания людей найти свой путь. Но он откуда-то верил — нет, знал, что всё может быть иначе.

Житель полного смогом серого города, он представлял, что где-то есть величественные горы, между которыми ярко зеленеют луга. И свежий, лишённый токсинов и затхлости воздух. Карлуша понимал, что это ощущение присутствовало в нём, потому что он был ещё ребёнком и не успел поддаться серой, пошлой среде вокруг. И упорно не хотел поддаваться, систематически отрицая авторитеты родителей, учителей и всех тех, кто хотел «приблизить его к реальности». А позже — в ненависти к Империи, где родился. В ненависти, которая в своё время привела его на сторону Разрушения.

Впоследствии Авис встретил подобные образы и у других. Философы-идеалисты считали, что есть мир идей, где те существовали вне зависимости от разума людей, их придумавших. Мистики из Тёмного Замка связывали тоску по лучшему миру с тоской по добытию́, таинственному и загадочному, существование которого невозможно подтвердить или опровергнуть.

Карл не соглашался ни с теми, ни с другими — оставаясь идеалистом по духу, он, уставший от звучавшего из каждого угла мистицизма Императора, нашёл прибежище в материализме. Он встречал немало печальных примеров, как бытие определяет сознание, но верил, что сознание может обуздать законы социума так же, как обуздало законы физики и химии, и тем самым определить бытие. И не бежал за истиной в религию или эзотерику, а надеялся, что и реальную Вселенную когда-нибудь получится очистить от смога и грязи.

В юности он мечтал воплотить лучший мир в проявленной, как говорили мистики, реальности. Это привело его к Фридриху