сказать без того, чтобы оно не было услышано, десять раз перетолковано и принято как руководство к действию. Да что там словечко, каждый жест, каждый взгляд. Я уже устала от дворца и от того, что живу в нём под неусыпным надзором, а у императрицы этого надзора в десять раз больше. Когда я узнала об отречении его величества, у меня первая мысль была: ну наконец-то я от всего этого отдохну. А ты опять хочешь швырнуть меня в самую пучину.

Тайрен помолчал, внимательно глядя на меня. Я тоже молчала, машинально покачивая колыбель.

— Так значит, ты отказываешься, — наконец сказал он.

— Да. Не от тебя — от трона.

— И ты хочешь, чтобы императрицей всё же стала Мекси-Цу?

— Она или другая, если она тебе так противна. У тебя полтора десятка наложниц, а скоро будет ещё больше. Неужели не найдётся ни одной достойной?

— Но хотя бы вернуться со мной в столицу ты не откажешься?

Я тяжело вздохнула. Здесь было так тихо и мирно… Да, тоскливо, то сейчас и тоска не пугала по сравнению с тем, что предлагал мне Тайрен. А ведь он не отступится. Слишком он упорный человек… и слишком меня любит.

Может, и правда подумать об уходе в монастырь? А как же тогда дети?

— Принц должен расти при дворе, — словно угадав мои мысли, Тайрен снова посмотрел на брата. — Едешь ты или остаёшься, его я в любом случае забираю с собой. Представлю его двору, будет жить в Полночи с Лиутар.

— А если я поеду с тобой, ты позволишь мне взять их к себе?

— Конечно, любимая, — он улыбнулся. — Если ты поедешь со мной, я дам тебе всё, что ты захочешь.

В обратный путь мы тронулись на следующий день. Я впервые за последние полтора года, если не считать ночного бегства, ехала верхом, подставляя лицо солнцу и ветру. Монастырские сады закрывало бело-розово-сиреневое облако цветущих абрикосов и вишен, а дальше, в лесу, уже набухали бутоны магнолии, обещая скоро напитать воздух ароматом цветения. Дружная тёплая весна словно решила вознаградить людей за перенесённые ими испытания. Новое царствование, новый отсчёт лет — и новая весна. И хотелось думать, что она предвещает только хорошее. И империи, и мне, и молодому императору, которого я, теперь можно было честно признаться самой себе, успела как-то полюбить в разлуке. И сколь бы пугающим ни было будущее, эта поездка вот так — рука в руке, стремя в стремя — наполняла меня теплом и верой в то, что для меня ещё возможно такое простое женское счастье.

КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ