С этими словами он зловещим шепотом прочел подзаголовки:

«Таинственное убийство»,

«Назначение Карла Крамера»,

«Осмотр трупа»,

«Находка странного письма в кармане министра»,

«Экспертиза следователя»,

«Водяной знак на почтовой бумаге»,

«Вторая жертва»,

«Нестерпимая наглость русского советского торгпредства, отказавшегося отвечать на запрос»,

«Тучи над миром»…

еще «тучи», опять «тучи», снова «тучи»…

— Напустили до затмения! — пробормотал он, кончив читать при мертвом молчании наборщиков. — Ребята, жалко мне вас, да нечего делать. Минута приспела. Мик Тингсмастер наказал по всему союзу держать ухо востро! Вот это самое затмение… — Он потряс в воздухе пачкой рукописей. — Это самое затмение не иначе как перед войной.

— Тсс! — тихо шепнул старый наборщик. — Не ори. Начинать так начинать. Мы голоднее не будем!

По серым, изможденным, больным лицам пробежало самое настоящее веселье.

— Раз-два, братцы! Начинай!

С этими словами мастер на клочки разорвал весь полученный им сенсационный материал и пустил его по ветру, а наборщики опрометью кинулись к машинам, разбросали набор, смешали шрифты, разлили краску и нахлобучили фуражки и кепки, готовясь разбежаться по домам.

— Парень! — крикнул мастер самому юному. — Встрепли-ка мне волосы! Вот так! А теперь — марш по домам, да предупредите братишек из Велленгауза, что с сегодняшнего дня начинается ихнее владычество! Союз назначил их штрейкбрехерами.

Наборщики загоготали и один за другим, выразительно кивнув мастеру, выбежали на улицу.

Тот дождался, когда они выйдут, растрепал себе волосы еще малость, оборвал две-три пуговицы на блузе, спустил подтяжку и лишь после этого, хромая, охая, бормоча проклятия и потирая поясницу, заковылял к ответственному ночному редактору, херру фон Шмейхелькатце, ставленнику банкиров, прокурора и секретаря.

— Боже! Что с вами? — воскликнул фон Шмейхелькатце женственным голосом, откидываясь на спинку кресла при виде мастера.

— Забастовка! — глухо простонал мастер. — Сволочи! И откуда у них сила бастовать, сидят-то на одной картофельной шелухе!

— Забастовка! Сейчас?! Да вы меня ре-же-те!

— Не волнуйтесь, херр Шмейхелькатце! Я найду рабочих! Ох-хохо! — дьяволы, живого места не оставили…

— Да где вы их найдете? — взвизгнул Шмейхелькатце, картавя, как институтка. — Я погиб! Я буду отставлен!..

— Идите-ка за мной, мы приведем штрейкбрехеров, — шепнул мастер, корча самые ужасные гримасы и потирая себе коленку с такой силой, что она искренно начала болеть. — В такие минуты находчивость и решительность — первое дело! Доверьтесь мне!

Фон Шмейхелькатце схватил цилиндр, перчатки, портфель и тросточку. Дрожа и бледнея, он спустился по лестнице вслед за мастером, в ночную прохладу зузельских улиц. Ему редко приходилось идти пешком! А мастер, прихрамывая, тащил его с улицы на улицу, в полном безмолвии, придерживаясь теневых сторон.

— По-о-слушайте, — пролепетал наконец редактор, — куда вы меня тащите? Ведь мы… ах, боже мой! Ведь мы спускаемся прямо на кладбище!

И в самом деле! Мастер тащил его вниз, по узкой уличке, вдоль крепостной стены, выходившей на городское кладбище. Фонарей было все меньше и меньше. Ветер завывал в крепостных развалинах. Они заворотили за угол, и перед ними, в вечернем небе, зачернели кресты, памятники и остроконечные шпили.

Но прежде чем херр фон Шмейхелькатце мог унять дрожь своих узеньких дворянских ног в элегантных ботинках, мастер постучал у огромного мрачного дома против кладбища и втащил его в освещенную переднюю. Это был «Велленгауз», несколько лет назад бывший интендантским складом, а теперь отданный Союзу инвалидов.

— Общежитие инвалидов! — сказал мастер, ведя редактора вверх по лестнице. — Мы найдем тут сколько угодно рабочих.

Они вошли в ярко освещенный зал. Здесь кишела лавина безногих и безруких людей, двигавшихся взад и вперед, точь-в-точь как муравьи в муравьиной куче. К ним подошел высокий белый человек с двумя пустыми дырками вместо глаз.

— Это — сам Тодте, председатель Союза, — шепнул мастер редактору, — он по нюху чует нового человека… Здравствуйте, херр Тодте! Мы к вам по экстренному делу!

Он отвел слепого в сторону и шепотом сказал ему несколько слов. Человек с вытекшими глазами молча поднял палец, и странная усмешка раздвинула его губы. Редактор почувствовал себя неспокойно.

— Послушайте! Уверены ли вы… — начал он тревожно, вцепившись в плечо мастера всеми своими ноготками, недавно отполированными маникюршей.

— Не беспокойтесь! Сядьте, херр Шмейхелькатце, сядьте! Вы сейчас сами увидите, какую мы получим помощь!

Тем временем инвалиды втащили стол, за который уселся президиум Союза: три человека, отравленных газами и пятнистых, как шкура леопарда. Рты и ноздри их были выедены и превратились в сплошную красную дырку, спины сгорблены, шеи тонки, как у индюшат. Слепой председатель позвонил в колокольчик, уставился в залу страшными, черными впадинами, оскалился и пронзительно завопил:

— Дорогие товарищи по хромоте, слепоте, вывороченным костям и газовой отраве! Инвалиды! Отечеству угрожает опасность! Разные подозрительные люди, большевики и коммунисты (в зале хриплое хихиканье), хотят спровоцировать новую войну! Убит наш дорогой министр-социалист Пфеффер, автор пацифистской книги «Стройте броненосцы» и исследования о пользе двенадцатичасового рабочего дня! В кармане убитого найдено письмо с советским водяным знаком! Несознательные рабочие типографии вздумали бастовать, не желая огласить этот факт! Мы должны помочь правительству! Дадим рабочих! Составим резолюцию!

В зале поднялся необычайный крик. Правда, фон Шмейхелькатце мог бы поклясться, что разобрал в этом крике не то насмешку, не то злорадство, но мастер сидел рядом с ним, благоговейно поддакивал ораторам, и на лице его было такое доброе, патриотическое одушевление, что редактор устыдился своей нервозности.

Не прошло и получаса, как Союз инвалидов отобрал рабочих и составил резолюцию. В этой последней он шел дальше, чем предполагал редактор: Союз клялся служить правительству всеми своими работоспособными членами. Клялся возмещать бастующих. Клялся отомстить за убийство Пфеффера и помочь его раскрытию всеми мерами и ассигновывал крупную сумму на выписку знаменитого американского сыщика Боба Друка и на выставление трупа убийцы несчастного Франциска Вейнтропфена, с обещанием награды в тысячу марок тому, кто его опознает.

Этот взрыв патриотических чувств пришелся херру фон Шмейхелькатце далеко не по душе, и, затаив тяжелое сомнение, он отправился назад.

Между тем в типографию «Золотой истины» постучали, — и, среди глубокой ночи, один за другим, к мастеру проследовали штрейкбрехеры. Это была компания как на подбор. Возглавлялась она степенным малым в стальном