его случае, слишком стары, чтобы замахиваться на подобное. Чтобы пройти сорок миль по болоту, требовались молодость и сила, а единственным, в чем нельзя было отказать им троим, была решимость. Возможно, подумал он, на самом деле ими двигала вовсе не решимость, а нечто иное, чего, скорее всего, ни один из них не понимал.

Интересно, задумался он, зачем Китти и Эрику понадобилось бежать из Промежутка?

Они никогда не говорили о причине своего поступка, хотя, возможно, и коснулись бы этой темы, будь у них больше времени. Но им было не до разговоров. На них не хватало ни времени, ни дыхания.

Ибо, пришло вдруг к нему осознание, по-настоящему сбежать невозможно. Можно сбежать из болота, но из Промежутка не убежишь. Потому что становишься его частью. Попади в Промежуток — и тебе больше не будет места во внешнем мире.

Наверное, это был просто жест, подумал он — жест неповиновения. Как тот дурацкий благородный жест Эрика, оставившего их, когда болезнь стала одерживать верх.

И его снова одолело сомнение в правильности решения, которое они вдвоем приняли тогда.

Стоило ему закрыть глаза, даже сейчас, под палящим полуденным солнцем, как перед ним снова вставала та же картина: изголодавшийся, беспомощный, умирающий человек, который уполз с тропинки и скрылся в непроходимых зарослях, чтобы его не смогли найти, даже если один или оба его спутника сразу отправятся на поиски. Жирные мухи ползали по его лицу, а он не осмеливался (или просто не мог?) поднять руку и согнать их. Голодная черная птица сидела на обломке мертвого дерева и терпеливо ждала, под водой затаился аллигатор, а бесчисленные ползучие, пресмыкающиеся и прыгающие твари кишели в траве и в низкорослых кустах.

Видение всегда было неизменным — застывшая и ужасная картина, нарисованная единым росчерком воображения, которое затем отступило и оставило ее пламенеть во всех мучительных подробностях.

Теперь вот Китти лежала и стонала сквозь сцепленные зубы — старая и ни на что не годная женщина в компании старого и ни на что не годного мужчины. Китти — с морщинистым лицом, слипшимися в сосульки волосами и ужасной худобой — и с тем неуловимым духом вечной юности, который неизвестно каким образом жил внутри ее тела.

Надо сходить и принести воды, думал Альден. Обтереть ей лицо и руки, заставить ее сделать глоток-другой. Но эта вода едва ли годилась для питья: затхлая и стоячая, она пахла гнилью и отдавала привкусом мертвечины, мысль о которой Альден изо всех сил старался выбросить из головы.

Он подошел к небольшой котомке, которая принадлежала Китти, и вытащил оттуда помятую и закопченную соусницу — единственную посудину, которую они с собой захватили.

Осторожно ступая по крошечному островку, на котором они устроились на ночлег, Альден подошел к краю воды и оглядел ее придирчивым взглядом, выискивая местечко, где вода казалась наименее ядовитой. Впрочем, он отдавал себе отчет в том, что это глупо: вода везде одинаковая, куда ни глянь.

Это была мерзкая жидкость из мерзкого болота, которое вот уже семь дней испытывало их на прочность, которое пыталось поймать их, задержать в пути, которое кусало и жалило их и пыталось свести их с ума, которое ждало, зная, что рано или поздно они допустят промах, или оступятся, или упадут — окажутся в его власти.

Альден поежился. Он вдруг осознал, что впервые за все время у него возникла подобная мысль. Ни разу еще он не задумывался об этом; он просто боролся. Вся его энергия была направлена на то, чтобы преодолеть следующий ярд земли, а за ним еще следующий, и еще…

Время утратило свое значение и измерялось лишь человеческой выносливостью. Расстояние потеряло важность, ибо болото уходило во все стороны, насколько хватало взгляда. Оно было повсюду, у него не было ни конца ни края.

То были убийственные семь дней, и первые два из них он был убежден, что ему это не под силу, что следующий день станет для него последним. Но за каждым днем наступал новый, а потом и тот тоже подходил к своему мучительному концу.

Из них троих он единственный все еще оставался на ногах. И вот что еще было странно: теперь он знал, что впереди у него будет еще один день, что впереди у него будет еще много дней. Он мог идти вперед вечно, если это займет вечность. Теперь болото никогда не сможет остановить его. Где-то посреди этой ужасной непроходимой зелени он нашел в себе скрытую силу и обрел второе дыхание.

Интересно, откуда все это взялось, недоумевал он. Что представляла собой эта внутренняя сила? Из какого источника он черпал ее?

Возможно, это произошло потому, что его вела несокрушимая воля?

И снова он стоял у окна, гадая, будет ли бабочка на этот раз, или бабочки бывают только в детстве. Но ни на миг не сомневаясь в том, что магия все еще здесь, что она была столь сильной и сияющей, что не померкла даже через тридцать лет.

И он вышел из дома и сел под деревом, как сидел в тот далекий день, когда был ребенком, и протянул руки ладонями вверх, и странная карточка легла ему на ладонь. Он чувствовал прикосновение магии и ощущал в воздухе новую свежесть, но она была не такой, потому что с неба не сыпались желтые листья.

Он дождался заморозков, и, когда они ударили, снова вышел из дома и сел под деревом, и листья падали на землю, словно замедленные капли дождя. Он закрыл глаза, втянул ноздрями осенний воздух, еле уловимо отдающий дымком, ощутил на лице ласковое солнышко, и все было в точности так, как в тот такой далекий день. Осенний день из его детства никуда не делся, он все еще был с ним.

Альден сидел под деревом, протянув руки, и на ладони у него лежала карточка, но ничего не происходило. Потом, как будто он не дождался этого в тот далекий день, желтый лист — золотое совершенство — спорхнул вниз, лег поверх карты и на мгновение неподвижно застыл.

А потом внезапно лист исчез, а на его месте очутился предмет, который был нарисован на карте: что-то вроде шарика трех дюймов диаметром; шарик походил на гигантскую ягоду крыжовника, сплошь утыканную колючими шипами. Шарик вдруг завибрировал, и Альден ощутил, как эта вибрация передается всему его телу.

В тот миг ему показалось, что с ним что-то происходит или он стал частью чего-то — чего-то мыслящего, живого (возможно, даже