в соответствии с обычным правом. Напрасно адвокаты Бэша доказывали окружному судье Ричарду Питерсу, что общий закон о преступлениях не действует в федеральных судах. Судья Питерс считал иначе и назначил залог в две тысячи долларов, но Баче умер от желтой лихорадки в сентябре 1798 года, так и не дождавшись суда.

Федералисты, опять же под ревностным руководством государственного секретаря Пикеринга, принялись за других ведущих редакторов республиканских газет. Трое из осужденных были беженцами от британских репрессий 1790-х годов - Томас Купер, английский юрист и ученый, обратившийся к журналистике в конце 1790-х годов; Джеймс Каллендер, шотландский радикал, раздувший дело Рейнольдса против Гамильтона; и Уильям Дуэйн, издатель американского происхождения, но ирландского происхождения, который возглавил "Аврору" после внезапной смерти Баче в 1798 году. Суд над Купером проходил в Филадельфии перед судьей Верховного суда Сэмюэлем Чейзом. В своем обращении к присяжным Чейз изложил аргументы федералистов в пользу закона о подстрекательстве. "Если человек пытается разрушить доверие народа к своим офицерам, верховному судье и законодательному органу, - заявил Чейз, - он фактически подрывает основу правительства". Купер был признан виновным, оштрафован на четыреста долларов и приговорен к шести месяцам заключения в местной тюрьме.55

Чейз был еще более злопамятен в суде над Каллендером, издеваясь над адвокатами и запрещая им вызывать свидетелей. И снова присяжные признали Каллендера виновным, а Чейз оштрафовал его на двести долларов и приговорил к девяти месяцам тюрьмы. Самый суровый приговор по закону о подстрекательстве был вынесен Дэвиду Брауну, полуграмотному простолюдину и странствующему политическому агитатору, который объехал более восьмидесяти городов Массачусетса, выступая с лекциями против федералистов. Браун обращался к средним и низшим слоям "фермеров, механиков и рабочих" и подчеркивал "борьбу между трудящейся частью общества и теми ленивыми негодяями", которым не приходится зарабатывать на жизнь трудом.

Осенью 1798 года Браун забрел в Дедхэм, штат Массачусетс, родной город архи-федералиста Фишера Эймса, который описал Брауна как "бродячего оборванца", "странствующего апостола смуты", произносящего речи, "рассказывающие всем о грехах и безобразиях правительства". Речи Брауна, очевидно, подтолкнули республиканцев в городе к установке столба свободы с надписью, осуждающей федералистов и их действия. Федералисты были возмущены, назвав столб свободы "местом сбора мятежников и гражданской войны", и приказали арестовать Брауна и Бенджамина Фэрбенкса, очень солидного жителя города, и судить их за мятеж под председательством помощника судьи Сэмюэля Чейза. Оба обвиняемых признали себя виновными. Чейз, который становился все более печально известным за свою пристрастность к федералистам, отпустил Фэрбенкса со штрафом в пять долларов и шестью часами тюремного заключения, но поскольку Браун "пытался подстрекать неосведомленную часть общества", Чейз приговорил его к восемнадцати месяцам тюремного заключения и штрафу в 480 долларов - чрезвычайное наказание, которое стало мерой опасений федералистов, по словам Эймса, "склонности демократии к анархии".56

Администрация федералистов также предъявила обвинения Мэтью Лайону и Джедедайе Пеку. Лайон был фактически первым человеком, которого привлекли к суду за нарушение Закона о подстрекательстве. Но его осуждение и наказание (четыре месяца тюрьмы и штраф в тысячу долларов) обернулись против него и превратили Лайона в республиканского мученика. Из тюремной камеры Лайон не только продолжал писать от имени республиканцев, но и провел успешную кампанию по переизбранию в Конгресс, став первым заключенным в американской истории.

У правительства возникли новые проблемы с Пеком. Судья Купер в округе Отсего арестовал Пека за распространение петиций против законов об иностранцах и подстрекательстве к мятежу и в кандалах доставил его в Нью-Йорк для суда. Но когда правительство поняло, что преследование этого ветерана Революционной войны только усилит позиции республиканцев в его нью-йоркском округе, оно прекратило дело.

Краткосрочный успех закона о подстрекательстве федералистов, закрывшего несколько республиканских газет, едва ли оправдывал долгосрочные последствия действий правительства. Редакторы-республиканцы не пали духом; более того, в период с 1798 по 1800 год количество новых республиканских газет резко возросло. Как печатники все больше воспринимали себя как политических профессионалов, зарабатывающих на жизнь политикой, так и многие федералисты неохотно осознавали, что подстрекательская клевета - очень слабое политическое оружие для подавления фракций в том демократическом обществе, в которое быстро превращалась Америка, по крайней мере, ее северные районы.57

Тем не менее, изгнание иностранцев и пресечение потоков грязной писанины были лишь частью большой программы федералистов по спасению Республики от бедствий якобинизма. Оставалось еще то, что многие федералисты считали вероятностью вторжения французской армии в Соединенные Штаты. Под этой угрозой вторжения Конгресс начал укреплять вооруженные силы страны. Он ввел новые налоги на землю, дома и рабов. В дополнение к наращиванию военно-морского флота он санкционировал резкое расширение военного ведомства. Наконец-то многие федералисты поверили, что у них появится постоянная армия, о которой они так долго мечтали. Без армии, считали они, Соединенные Штаты едва ли смогут претендовать на звание современной нации: им будет недоставать самого важного атрибута современного государства - способности вести войну. Некоторые федералисты даже полагали, что эта армия может быть с пользой использована не только против французов.

После подавления восстания виски страна в 1796 году остановилась на армии мирного времени численностью около трех тысяч человек. Хотя эта регулярная армия была всего лишь констеблем, размещенным в фортах на границе, даже она вызывала тревогу у многих американцев, опасавшихся любого подобия "постоянной армии". Большинство республиканцев считали, что ополченцы штатов более чем способны справиться с любыми военными кризисами. Война порождала армии, долги, налоги, покровительство и раздутую исполнительную власть, а это, по словам Джеймса Мэдисона, "известные инструменты для подчинения многих господству немногих".58 Лучший способ избежать войны - не наращивать вооруженные силы страны; это лишь сделает войну неизбежной. Вместо этого нация должна вести переговоры, избегать провокаций и искать мирные альтернативы войне.

Внезапно оказавшись под угрозой французского вторжения, федералисты получили возможность противостоять тому, что они считали молочным подходом республиканцев к внешней политике, и добиться такого военного положения, которое сделало бы Соединенные Штаты равными европейским государствам. Большинство федералистов полагали, что обладание мощными вооруженными силами не только является неотъемлемым признаком настоящего национального государства, но и лучшим средством предотвращения войны. "Может ли страна, - спрашивал Теодор Седжвик в 1797 году, - рассчитывать отразить вторжение и перерыв, заявив, что она не только никогда не будет воевать, но и никогда не подготовит ни по суше, ни по воде эффективную оборону?"59

В бешеной атмосфере 1798 года Конгресс увеличил регулярную армию на двенадцать полков и шесть отрядов драгун, создав так называемую "Новую армию" численностью двенадцать тысяч человек, которая должна была быть организована сразу же. В то же время Конгресс создал "Временную армию" из десяти тысяч человек, которую президент мог активировать в случае реальной