дает убийственную характеристику советским бюрократам: «Положение ненормальное, в вопросах планировки мало кто разбирается. Пропадает охота искренно и с энтузиазмом работать». Сталин этим мнением пренебрег. Храм разобрали, на его месте долгое время была пивная.

Несмотря на тщетность предпринимаемых усилий, Щусев не устает доказывать значимость сохранения старины, ссылаясь при этом на зарубежный опыт, в книге «Архитектурная организация города» зодчий пишет:

«Памятники старины и искусства особенно важно сохранить на площадях городов. Связь старого исторического наследия с новой жизнью города важна и наглядно подчеркивает архитектуру города. Поэтому исторически сложившиеся города, продолжающие развивать свою архитектуру, выливаются в чрезвычайно интересные ансамбли и комплексы, не противоречащие, но дополняющие друг друга (например, набережные Ленинграда; Рим в его древних и новых частях, уголки Москвы и пр).

Архитектор должен суметь использовать старинные здания под нужды современности, не портя их внешности, чему примером служат многочисленные постройки, ведущиеся в итальянских городах, так богатых памятками искусства. Высокое мастерство зодчих прошлых веков, оставивших после себя богатое архитектурное наследство, должно быть всемерно и критически использовано в развитии современной архитектуры»[274].

На Западе Щусева называли спасителем Москвы: «В эпоху лихорадочного строительства, перестройки и ломки в Москве, окончательно теряющей свой прежний чарующий облик, Щусев, Жолтовский, Щуко, как талантливые архитекторы с хорошими традициями со вкусом и подлинным мастерством, среди всего ужаса, творящегося в Белокаменной, в смысле строительства, все же, насколько можно судить, отстаивают благородные принципы классической архитектуры среди увлечений крайним модернизмом»[275].

Чересчур трепетное отношение Щусева к памятникам архитектуры не прибавило ему авторитета в глазах Советской власти. Это вообще было подозрительно — ну зачем автору мавзолея трястись над всяким буржуазным старьем, когда большевики могут построить гораздо лучше и больше? А в 1948 году Щусеву пришлось пережить уничтожение собственного храма — Спаса Преображения на бывшем Братском кладбище в Москве…

Щусев в Ясной Поляне

Во время Великой Отечественной войны Алексей Викторович жил в Москве. А когда в результате контрнаступления советских войск в декабре 1941 года гитлеровцев погнали от столицы, он стал часто выезжать на места недавних боев с целью оценки ущерба, причиненного захватчиками памятникам архитектуры.

В декабре 1941 года Алексей Викторович отправился в Тульскую область — в музей-усадьбу Льва Толстого Ясная поляна, недавно освобожденную от фашистов. Немецкая оккупация продлилась 47 дней, с 29 октября по 14 декабря 1941 года. Как члену специальной комиссии Академии наук СССР ему предстояло оценить причиненный оккупантами ущерб и объем восстановительных работ. В комиссию под председательством члена-корреспондента И. И. Минца помимо Щусева входили С. А. Толстая-Есенина — внучка Льва Толстого и директор Государственного музея Л. Н. Толстого, инженер И. И. Бодалев, начальник Управления капитального строительства Академии Наук СССР, Б. А. Кондрашев, профессор архитектуры, историк Е. Н. Городецкий, научный сотрудник Государственного музея Л. Н. Толстого Е. Н. Чеботаревская и толстовед Н. С. Родионов.

Исаак Минц записал в дневнике 24 декабря 1941 года: «В 8 час. вечера погрузились в специальный вагон — первый пассажирский вагон, идущий по направлению к Ясной Поляне. Едет Комиссия: пред[седатель] комиссии т. Минц, члены комиссии: академик Щусев… Мирно проспали всю ночь в вагоне, а утром проснулись все на том же месте. Оказалось, что ночью поезда шли только до Серпухова, не дальше. Позвонили начальнику Дзержинской дороги, знаменитому т. Огневу. Обещал принять меры. В 3 ч дня, наконец, двинулись в Тулу. До Тулы добрались на рассвете 26-го. В то же утро нас подали на Ясную Поляну. По дороге подготовили план обследования. Разбились на три группы: группа строительно-архитектурная во главе с т. Щусевым, группа для опроса населения о фашистских зверствах и группа по учету состояния музея во главе с т. Родионовым».

Работы у комиссии было много. Фашисты не сожгли усадьбу (хотя пытались безуспешно это сделать перед своим бегством), но фактически разорили ее. Как удалось установить Щусеву, следы поджога были обнаружены в спальнях Льва Николаевича и Софьи Андреевны, где значительно прогорел пол, а также была отбита штукатурка. В библиотеке на втором этаже главного дома также — наполовину — прогорел пол. А на потолке оказалось выломано отверстие на чердак, обгорела и осыпалась штукатурка. Обгорели двери. Выбиты были стекла в окнах здания, на 80 процентов. Кроме того, все комнаты были закопченными. Сожжена была и школа, построенная Львом Толстым для местных ребятишек, а также амбулатория и больница. Результаты осмотра были отражены в официальных актах осмотра усадьбы, под которыми первой стоит подпись начальника мастерской «Академпроект» академика архитектуры Щусева.

Оккупанты разграбили мемориальный музей, похитив седло Толстого, стенные часы, фотографии писателя, часть библиотеки, постельное белье, одеяла, подушки, собрание старинной одежды яснополянских крестьян, 150 метров ковровых дорожек, а также оконные шторы. Порвали и диван, на котором родился Лев Толстой, поцарапали и сломали мебель. Украдены были и картины из музея, и разбит бюст Ленина. Все эти факты были официально задокументированы.

Примечательно, что уже 28 декабря 1941 года Щусев поделился с Евгением Лансере деталями поездки в Ясную Поляну: «Его подробный рассказ о посещении в составе комиссий Акад[емии] наук Ясной Поляны. Русские в рядах немцев. Месть за сожженный англ[ичанами] дом Гёте в Веймаре. Об „элегантности“ немцев. Слова Щусева: „М. б., действительно, Сталин гениальный стратег, он предвидел истощение немцев — и только тогда приказал наступление“. „Вор[ошилов] и Молотов, Будённый — ничтожества, дружба с Гитлером — хитрость Сталина. Оттянул начало войны, Гитлер хотел напасть в марте“. Претензия немцев, мы „как Александр Македонский — должны пройти весь мир…“. Поговорили в тот день и о быте: „О хороших обедах (с ‘балыком’ и вином) в Доме ученых и в Доме архитектора“. У Щусевых холодно, грязно, по Плюшкину. Но очень радушно уговорил отобедать — готовит Лида». Лида — дочь Алексея Викторовича.

А вот запись от 1 февраля 1942 года: «По поводу его [Щусева] поездки в Ясную П[оляну]: „Выкинут из могил немцев — пусть собаки едят“. И монумент на могиле Т[олстого] — глыба и контур профиля»[276].

Дело в том, что оккупанты устроили кладбище рядом с могилой Льва Толстого. Фашистам не пришло в голову ничего лучше, кроме как хоронить здесь своих умерших в госпитале солдат (госпиталь они устроили в доме-музее писателя). Щусева это особенно поразило, ибо кладбище можно было организовать и в другом месте — до могилы Толстого все же не так близко от его дома, почти километр. Алексей Викторович расценил это как попытку надругательства над памятью великого человека. Всего поблизости от могилы писателя насчитали не менее семидесяти пяти березовых крестов, отмеченных фашистской свастикой и табличками на немецком языке. Тех же солдат, которых фашисты, в панике покидая Ясную Поляну, не успели похоронить, они сложили рядом, в обледеневшую от мороза кучу.

Что же касается обсуждения «монумента» на могиле великого русского писателя, то это тема весьма щекотливая. Вероятно, фантазия Алексея Викторовича не дремала, подсказывая ему возможные варианты надгробия на