Шрифт:
Закладка:
Вспомнив о вчерашнем обещании — заняться в воскресенье с одной из учениц, с дочерью соседки — Нунэ, Элен вышла из дома и пошла между беспорядочно растущими сливовыми деревьями к забору. Она еще не дошла до него, как внезапно, кто-то руками, как в детстве, закрыл ей глаза — догадайся, кто? Элен, почему-то, совсем не рассердилась, но, ощупывая и поняв, что руки не женские, грубо сказала:
— Ну… отпустите.
Грубые мужские, теплые руки не отпускали. Элен, молниеносно, вспомнила всех своих знакомых и не могла понять, кто же мог так глупо с ней шутить.
— Ну… — снова сказала она тихо, чтобы никто не услышал, пытаясь оторваться от рук мужчины.
Руки медленно убрались, повернувшись, Элен молча смотрела на стоящего перед ней высокого, в щегольской куртке, широкоплечего мужчину. Смотрела, окаменев.
— Господи, — проронила она, дрожащим голосом. — Это ты?.. Это ты?..
И неожиданно для Геворка, Элен прижалась к нему, тихо и горько заплакав.
Они стояли под густыми деревьями, не видимые постороннему взгляду.
Геворк не говорил утешительных слов, не успокаивал, прижав к груди, молча гладил ее волосы, а Элен долго плакала, не сдерживая слез. Она плакала по своей утерянной любви, по своим первым морщинам, по бесцельным, пустым ее дням, потому, что она не стирала и не гладила брюки и белую сорочку Геворка.
— Ну, хорошо, — как ребенку, сказал Геворк. — Хватит.
Словно, ничего не изменилось. Время, казалось, повернулось вспять: то же солнце над горами, как в то время, та же гора Сарнатун, по ту сторону которой на поляне, расположенной на пологом склоне, собирали ежевику и под трели птиц целовались в прохладе деревьев. Будто, несколько месяцев отсутствовал Геворк и снова вернулся, и Элен была его, как в то время, много лет назад.
— Как ты? — Наконец, успокоившись, спросила Элен. — Как ты живешь?
Геворк ничего не скрыл. Обо всем рассказал. Женился на девушке, на сестре одного из своих друзей, у них уже есть дочь, прелестная красавица, зовут Мариной.
— Давно вы здесь, в районе? — вполголоса спросила Элен.
— Нет, не так. Недавно вернулись, недалеко от райцентра, в селе Неркин Оратаг устроились. С директором совхоза вместе в армии служили. По его приглашению перевелся из Ленинграда. Честно говоря, это было и моей мечтой — жить в родном Карабахе. Ленинград — чудесный город, но не Карабах… холодный… дожди, сырость. Жить нужно здесь, на нашей родине. Я работаю водителем в совхозе, она — воспитательница в детском саду…
Имя жены он не произнес, заметила Элен, а сказал — «она», не любит, значит, любил бы, так не выразился.
— Одним словом, решили приехать — и приехали, — сказал Геворк, и, немного подождав, добавил со вздохом: — Наверное, причина была в том, что хотел быть поближе к тебе.
С сильно бьющимся сердцем Элен посмотрела на него.
Воцарилась тишина. В полях бесперебойно пел жаворонок, его незатейливые переливы были слышны то близко, а то отдалялась с легким дуновением ветра.
— Пришел увидеть тебя, — снова заговорил Геворк. — Очень хотел видеть… хотя бы, издалека посмотреть. За столько лет, наверное, не было ни одного дня, чтобы не вспоминал о тебе с тоской.
— Почему издалека? — просто так, грустно сказала Элен. Потом, добавила нежным голосом: — Пойдем домой.
По протоптанной между деревьями тропинке дошли до двора, поднялись на веранду. Элен вошла в дом, включила магнитофон. Эта песня ей нравилась, и она хотела, чтобы Геворк ее послушал.
Та песня была о том, что жизнь — то черная, то белая, Мы улыбались солнцу и наши лица прояснялись в его теплых лучах, а иногда, надевали солнечные очки, пытаясь спрятаться ото всех…
— Я всегда помнил тебя, — снова заговорил Геворк. — Ты и сейчас очаровательна, как в то время. Время не в силах было обесцветить в моем воображении твое прелестное лицо. Ты совершенно не изменилась, Элен.
— Это только кажется, — тихо произнесла Элен, снова укоряя сама себя за то, что во всем виновата лишь она, хотя в мыслях была признательна Геворку за то, что он не возвращается к этому. — Ты, наверное, голоден, — добавила. — Я сейчас приготовлю что-нибудь. Легче всего яичницу, яичницу приготовлю. Я готовлю очень вкусно, тебе понравится, — улыбнулась она.
…Случись бы так, чтоб они были вместе, Элен приходила б из школы, Геворк с улыбкой встречал бы ее, вместе бы садились за ужин, говорили б, смеялись, по выходным дням вместе ходили б в лес, по знакомым тропинкам, которые сейчас, наверное, заросли травой…
— А я все про тебя знаю, — после долгого молчания, поворачиваясь к Элен, неожиданно, сказал Геворк. — Интересовался.
— Правда? — кокетничая, сказала Элен. — Как?
— Один ваш дальний родственник работает в нашем совхозе. Всегда спрашиваю о тебе. Он сказал, что у тебя есть маленький сын.
— Да, он у наших. По воскресеньям остается у моей матери. Уже большой мальчик, — грустно улыбнулась Элен.
— Как ваши?
— Ничего… Постарели. Говорят, идите жить с нами, мы одни. Я говорю, идите вы ко мне. Но они не приходят, и я не иду. Так и живем…
Чуть позже, стол был накрыт.
Элен поставила на стол вино, принесла бокалы.
В саду безостановочно щебетала суетливая желтокрылая синичка. Послышался грохот трактор, который тут же перестал. В живительных лучах солнца, проникающих в открытые окна веранды, они сидели, Элен и Геворк, беседуя о минувших днях. Они могли сидеть так часами, днями. Они так соскучились друг по другу… О многом говорить можно было… «Помнишь?» — спрашивала Элен. — «А ты помнишь?» — вторил Геворк.
«Как он изменился, Господи, — думала Элен, — виски совершенно поседели. Нет, не любит жену. Если б любил, так рано не постарел бы».
— Ну, я пойду, — Геворк положил руку на руку Элен, какой-то миг с тоской посмотрел на неё, встал с места. — Я с другом приехал, — сказал, — он груз привез сюда, и я решил с ним приехать, увидеть тебя. И я очень рад, несказанно рад, что пришел, увидел, еще раз восхитился твоей неугасающей красотой и очарованием… Если б ты знала, как я счастлив, что пришел и увидел тебя, Элен, — продолжил он тем же, взволнованным тоном. — Все вспомнил, все-все, и полюбил тебя еще больше, Элен, потому
