Когда я вылез из капсулы, уже потихоньку начинал заниматься рассвет. Весна, конечно, пока не вступила еще в свою полную силу, ту, когда ночная мгла довольно шустро сменяется светлыми сумерками и мир предстает перед тобой окутанным в некую нежную дымку, тревожащую душу в любом возрасте, но то, что я сейчас видел за окном, говорило об одном — эту зиму мы все же умудрились пережить. Несмотря ни на что — смогли.

Теперь бы еще до лета дотянуть. А там, глядишь, и хлопоты игровые из количества в качество перейдут, после чего я наконец вернусь к тому образу жизни, по которому, признаться, все сильнее скучаю. Да, с точки зрения многих и многих это путь в никуда. Карьеры я не сделал, денег больших не заработал, влиятельным журналистом меня даже спьяну никто не называл никогда — но это мой путь. Тот, которым я сам хотел идти. Мне он нравился.

Додумать эту мысль до конца, впрочем, я не успел, поскольку заснул, привалившись к теплому плечу мирно сопящей Вики.

И только вроде глаза прикрыл, только меня сон мягким одеяльцем окутал, как суровая реальность вторглась в это ламповое пространство.

— Встаем! Пора на войну!

— А? — сонно пробурчал я — Какую войну? Я только-только с нее.

— Значит, на новую — логично и безжалостно сообщила мне Вика — И нечего жаловаться, сам же вчера нас подписал на корпоративную хренотень. Давай, давай, мне уже снизу Ревзина звонила, недоумевала, почему почти все уже там, а нас нет.

— Ревзина — кто? — я разлепил глаза, в которые, казалось, насыпали песка.

— Какая-то овца из администрации «Радеона» — пояснила Вика, уже усевшаяся в кресло и умело зашнуровывающая высокие тактические ботинки — Судя по тону, которым она со мной общалась, облеченная полномочиями. Киф, серьезно — подъем и иди умывайся. На край в автобусе доспишь.

— Нет мне покоя ни ночью, ни днем — вздохнул я, сполз с кровати и схватился за поясницу, в которой что-то ощутимо скрежетнуло — Ох! Старею, блин. Скоро начну на куски разваливаться.

— Не наговаривай на себя — рассмеялась Вика — Ты у меня еще крепкий, Розенбом!

— Если уж цитируешь классику, делай это дословно — посоветовал я ей, суя ноги в тапочки — Иначе выходит ни два, ни полтора.

К месту сбора мы, между прочим, пришли не последними. Ну да, одними из, но все же после нас заявилось еще человек пять, причем одним из них оказался помятый, небритый и пахнущий мятными леденцами напополам с перегаром Валяев.

— Всех порвем! — медведем заревел он, вваливаясь в автобус и начал махать в воздухе своими кулачищами — Этот год — наш! Наш же?!

— Нааааш! — ответил ему народ, собравшийся внутри транспортного средства — Еще бы! Мы — уууууу!

Правды ради, ни особого оптимизма, ни особой уверенности в том, что было сказано, я в их воплях не услышал, но похмельному Валяеву услышанного вполне хватило для полного счастья.

— Водитель, рули! — велел он человеку, сидящему за баранкой — Чего ждешь?

— Так вроде тот автобус головной — неуверенно пояснил шофер и показал на второе транспортное средство, около которого стоял подтянутый, свежий и уверенный в себе Зимин — Так мне объяснили.

— Кто именно?

— Женщина. Щекастая такая, два метра ростом, на моего сержанта армейского похожая. И маленько на тещу. С такой, знаете ли, спорить не хочется. Себе дороже может выйти.

— А? — Валяев глянул на миловидную миниатюрную брюнетку в короткой кожаной куртке, сидящую на переднем сидении — Он о ком сейчас говорит?

— Ревзина — мигом пояснила та — Зам Свентокской. Она сегодня мастер-распорядитель, на что есть соответствующий приказ. Сама его видела.

— А сама Ядвига где? — икнув, осведомился Валяев — Или не снизошла? Не дело ей, ясновельможной, с нами, убогими, в одном транспорте ехать?

— Почему? Там она — брюнетка ткнула наманикюренным пальчиком в сторону соседнего автобуса — В команде Максима Андрасовича. Просто решила отдохнуть от трудов праведных, вот и все.

Блин, еще и эта польская шлендра тут. Только ее мне и не хватало для полного счастья. А если она по своей всегдашней привычке еще и накеросинится, то вовсе добра не жди. Ладно, если опять «курвой» меня назовет, это я переживу. А если драться полезет или чего похуже?

— А ты кто?

— Ростовцева — одарила собеседника улыбкой женщина — Анна. Сотрудница отдела по связям с общественностью.

— Анечка, значит — в глазах Валяева блеснул знакомый мне огонек, следом за тем он пригладил ладонью волосы, которые у него чуть ли не дыбом стояли — Ладно, добро. Так, что стоим, что не едем?

— Неправда — отозвался шофер, заводя мотор — Как раз трогаемся.

И верно, минутой раньше Зимин забрался в автобус, за ним мягко закрылась дверца, то есть мы вот-вот должны были отправиться в путь.

— Вот и хорошо — функционер «Радеона» похлопал его по плечу, а затем плюхнулся в пустое кресло, находящееся рядом с брюнеткой — Анечка, а чего я вас раньше не видел?

— Сдается мне, что завтра нам могут представить нового начальник отдела по связям с общественностью — прошептала мне на ухо Вика — Если эта Анечка будет сегодня в достаточной степени умна, покладиста и не закомплексована.

— Да и ладно — я зевнул — В конце концов что тут такого? Все по классике, и традициям соответствует. Вон, даже при целомудренных коммунистах, отрицавших все и вся, и то подобные методы приветствовались.

— Чего?

— Того. Первоисточники знать надо. Как у них пелось? «В царство свободы дорогу грудью проложим себе». Так вот у Анны этой, на глазок, присутствует твердая «трешка», с таким аргументом запросто можно начинать торить путь к личному счастью и финансовой свободе. А то и царству под названием «отдел по связям с общественностью».

— Экий ты глазастый — недовольно заметила Вика — Вроде сонный, а что не надо вон, сразу срисовываешь!

— Профессиональная деформация — зевнул я — На автомате подмечаю что надо и что не надо.

— Тут больше «не надо».

— Наоборот